Сироты на продажу - [20]

Могильщики останавливались еще дважды, чтобы забрать трупы, потом спокойно поехали дальше, словно исполняя простой ежедневный ритуал вроде доставки молока или зажигания уличных фонарей. В конце концов они завернули за угол и исчезли; низкий равнодушный голос еще раз повторил свой жуткий призыв, отразился от зданий в переулке и стал удаляться. Наступила тишина, и Бернис снова осталась одна.

Могильщики напомнили ей о детских страхах, когда старший брат Дэниел закрывал ее в ящике для картошки и пугал, что родители хотят от нее избавиться. Будто бы почтальон заберет ее и отправит в другую семью или за ней придут монахини, чтобы отвести в приют. Говорил, что сироты спят на деревянных досках на холодном чердаке и кормят их только холодной баландой, а если дети не слушаются, их бьют или запирают в кладовке, откуда иногда забывают выпустить. Первый раз Дэниел затолкал Бернис в ящик в пять лет, и она провела там несколько часов, заливаясь слезами и ожидая, что ее вот-вот уведут из дома. В конце концов в восемь лет она пожаловалась на брата родителям, но мать не желала верить, что ее драгоценный сынок способен на такие ужасные поступки. Она обвинила Бернис во вранье и отправила спать без ужина. Позже отец поймал Дэниела, когда он сидел на ящике, в котором плакала Бернис, и отхлестал его ремнем. После этого брат больше не запирал ее, но по вечерам, когда мать тушила лампу в детской, шептал через всю комнату жутким голосом, что монахини все равно придут за Бернис, или подкрадывался в темноте к ее кровати и хватал за щиколотки, пугая так, что она чуть не писалась. Годами она боялась заснуть, пока не услышит сопения Дэниела. Иногда он, ухмыляясь, спрашивал, почувствовала ли она вкус крысиного яда в овсянке, или подсовывал ей в постель мышеловку. Когда в тринадцать лет брат умер от тифа, Бернис безутешно рыдала. Никто не знал, что плачет она от облегчения.

Вдруг какое-то движение отвлекло ее от воспоминаний. Дверь противоположного дома приоткрылась, и в щель выглянуло маленькое осунувшееся лицо: девочка со светлыми косичками; нос и рот прикрыты красным шарфом. Оглядев улицу, девчонка вышла и встала на крыльце, ссутулившись, словно пыталась уменьшиться в размерах. Она была в огромном пальто с отвисшими карманами, надетом поверх длинного платья, и держала в руке пустой мешок.

Кажется, это дочь мистера и миссис Ланге, с невероятно синими глазами и странным именем. Как ее там? Лия? Пия? Точно, Пия. Бернис как-то слышала, как мальчишка Даффи окликал ее, когда она читала книгу на крыльце. Сначала женщина подумала, что это слово на иностранном языке, но потом увидела, как девчонка помахала в ответ и подошла поздороваться. Тогда-то Бернис и поняла, что странное слово — это имя. Позже она увидела около овощной лавки миссис Ланге вместе с той девочкой, и сообразила, что они мать и дочь. Обе не обратили на нее внимания, но Бернис заметила поразительный цвет глаз Пии — кобальтовый, как крыло сойки. Это случилось всего через несколько недель после рождения Уоллиса, и Бернис чуть не остановилась полюбоваться новорожденными близнецами миссис Ланге, но опомнилась и прошла мимо, ведь мистер Ланге отобрал работу у ее отца. Не хватало еще, чтобы соседи видели, как она разговаривает с немцами. Тогда Бернис мысленно отругала себя, но потом подумала, что близнецы — всего лишь младенцы и еще не успели впитать немецкий образ мыслей и поведения. Нельзя винить себя за то, что она умилилась их очаровательным мордашкам.

С чего бы это Пии выходить из дома, когда во всем городе объявлен карантин? Где ее мать и симпатичные маленькие братья? Миссис Ланге явно спятила, раз позволяет дочери болтаться по улицам в такое время. Пии не больше тринадцати лет. Даже если миссис Ланге не читает газет и не слушает радио, она должна знать, что люди вокруг заражаются и умирают. Бернис пришло в голову, что эпидемию начали немцы и у них иммунитет к инфлюэнце, но она быстро отбросила нелепое предположение. Мистер и миссис Бах и четыре их дочери тоже были из Германии, однако все они умерли.

Несмотря на обиду на мистера Ланге и ненависть к немецкому происхождению семьи, Бернис должна была признать, что вообще-то миссис Ланге хорошая мать. Когда на улице холодно, Пия всегда одета в теплое пальто и вязаную шапку, а близнецы хорошо укутаны. Выходя с мальчиками на прогулку, миссис Ланге непременно целует их, прежде чем положить в коляску, а потом улыбается и разговаривает с малышами. Провожая Пию в школу, нежно гладит девочку по щеке и целует в лоб. Так почему же миссис Ланге рискует жизнью дочери, выпуская ее на улицу по время эпидемии инфлюэнцы?

Потом Бернис ошарашила догадка, и кровь застыла у нее в жилах.

А если миссис Ланге мертва?

И близнецы тоже?

Нет. Только не эти милые малыши!

Дыхание у Бернис перехватило, и комната покачнулась у нее перед глазами. Женщина ухватилась за спинку стула и задержала взгляд на трупе сына. Почему умирают невинные младенцы? Почему Бог, которого она так любила, допускает столь чудовищную несправедливость? Снова повернувшись к окну, Бернис постаралась собраться с мыслями. Пия шла по переулку, опустив голову, время от времени оглядываясь через плечо и осматриваясь по сторонам, словно боялась, что ее заметят. Бернис понятия не имела, куда направляется девочка. Может, хочет достать лекарства, не зная, что в аптеках не осталось ничего, кроме виски, — теперь, когда бары закрыты, достать спиртное можно только там. Может, Пия идет в больницу за помощью. Но если мальчики заболели, искать врача должна миссис Ланге, а не ее юная дочь. Если только миссис Ланге сама не заболела.