Синтаксис личности. Пособие по типологии Афанасьева - [52]

Ошибки Афанасьева в типировании обусловлены, кроме прочего, масштабом его всесокрушающей Первой Логики. Именно благодаря ей он сумел совершить свое открытие, но для решения локальных задач типирования она оказалась слишком глобальной и негибкой. Дар первооткрывателя и талант пользователя – разные вещи.

Среди прочего, Афанасьев пишет:

«Непременно хочется предупредить, что жестоко ошибется тот, кто решит, оказавшись в ситуации „полного агапэ“, что его ждут не только чрезвычайно плодотворные, но и легкие отношения. Ничего подобного. Всё наоборот. Среди систем человеческих отношений ничего нет тягостней „полного агапэ“. Оно требует многолетнего, почти нечеловеческого напряжения всех душевных, умственных и физических сил человека, потому что в стоящем напротив существе он не видит практически ничего, что могло бы объяснить механизм той невидимой, но непреодолимой силы, что влечет их друг к другу. В „полном агапэ“ нет ничего яркого, манящего, магического, как при „эросе“, нет ничего роднящего, как при „филии“. Все чужое и почти блеклое. Поставленный в тупик совершенной чужеродностью оказавшегося рядом существа, человек при „полном агапэ“ склонен считать свой роман бесовским наваждением, и постоянные попытки бегства практически непременные спутники этой системы отношений».

Как же такое может быть? Беру на себя смелость заверить читателя: ничего подобного,всё наоборот. При отношениях с полным агапэ вовсе нет никакого «нечеловеческого напряжения», нет «чужого и блеклого» – наоборот, несмотря на все различия, всё неожиданно родное и притягательное, и общение оказывается необычайно легким.

По-видимому, эта ошибка Афанасьева тоже идет от ошибочного типирования. Насколько я могу судить, с той женщиной, которой посвящен «Синтаксис любви», у Афанасьева было вовсе не агапэ, а как раз дискомфортный эрос. Давайте попробуем разобраться.

* * *

Афанасьев пишет в автобиографии, что принадлежит к психотипу ЛВФЭ, но, несмотря на Четвертую Эмоцию, наделен литературным и художественным талантом.

Вот точная цитата:

«Природа создала меня существом страстным. Страстность – одна из двух основополагающих характеристик моей натуры. …Другой капитальнейшей чертой моего существа является жажда творчества. Откуда берется этот талант, неизвестно, но то, что это именно талант, нечто Богом данное, – сомневаться не приходится. Долгое время мне казалось, что творчество – психотипическая черта, присущая, например, „лао-цзы“, к которым принадлежу и я. Но по мере знакомства со своими тождиками47, не только творчески бесплодными, но и не испытывающим никакого беспокойства или зуда по поводу своей творческой несостоятельности, невольно приходилось делать вывод, что творчество – это дар, окрашиваемый психотипом, но им не определяемый, лотерейный билет, вытаскиваемый вне существующих контекстов: генетических, психологических, социальных и т. д. Сколько себя помню, я всегда был заражен творчеством, сам того не сознавая».

Однако тремя страницами ранее, в самом начале биографии, Афанасьев пишет:

«Художественного дара, несмотря на все похвалы, моему стилю расточаемые, у меня нет, – дара в подлинном смысле этого слова, как и реальной тяги к литературному творчеству. В художественной форме я вторичен, слишком рефлекторен, чтобы рассчитывать на подлинные эстетические откровения. Просто я люблю писать легко, доступно, вкусно, идя не от засушенной 3-й Эмоции Аристотеля, сильно повлиявшей на стилистику научных трудов, а идя от традиции Лукреция Кара, облекавшего свои натурфилософские взгляды в поэтическую форму».

Далее он приводит свои юношеские стихи и рассказы (довольно длинные и печальные), потом рассказывает о взаимоотношениях с женщинами, определяя трех из них как ВЭЛФ (в том числе первую жену, с которой прожил много лет).

Он признается, что в какой-то момент «окончательно впал в полную зависимость от алкоголя» и «на безуспешную борьбу с этой бедой ушло несколько лет». Об одном из своих мест работы он рассказывает так: «Можно было в 7 утра прийти на работу с портфелем, набитым водкой, и открыто с самого утра поить всех желающих – не сказать наказаний, критики за этим не следовало».

* * *

А теперь еще раз перечтем это.

Могла ли Третья Физика «впасть в полную зависимость от алкоголя» и приходить на работу в 7 утра с портфелем, набитым водкой?

Могли ли ЛВФЭ и ВЭЛФ много лет прожить в браке, при том, что между ними нет ни одной общей диалоговой функции, т.е. совместимость ниже некуда?

Почему Четвертая Эмоция критикует Третью Эмоцию как «засушенную»? Почему Четвертая Эмоция – флегматик! – сообщает, что две ее основополагающие характеристики – это «страстность» и «жажда творчества»? И что она, во-первых, одарена талантом от Бога, а во-вторых, никакого таланта у нее нет, а просто она «любит писать легко и вкусно»?

Всё это очень странно. На клетке слона написано «буйвол». Давайте еще раз поразмыслим над психотипом Афанасьева.

В Первой Логике сомневаться трудно. Погружаться в размышления и совершать открытия – действительно характерно для Первой Логики. Сомневаться во Второй Воле тоже вроде бы не приходится: Афанасьев, похоже, действительно был человеком свободолюбивым, независимым и малоконфликтным. А вот в Третьей Физике и Четвертой Эмоции есть основания усомниться.