Синдром удава - [14]
Да, мы победили!.. Но какой невиданно огромной, я бы сказал, преступной ценой! Официальные данные о наших потерях в годы Второй мировой войны за послевоенные десятилетия неоднократно изменялись в сторону увеличения. Теперь они перевалили за 30 миллионов! Кто знает, окончательный ли это итог?.
В сознании народа, поставленного под ружье, не могли не отразиться годы насильственной коллективизации, страшного голода, массовых репрессий внутри страны, а потом и на присоединенных территориях Польши, Бессарабии, Литвы, Латвии, Эстонии... Не все верили сомнительным обоснованиям проводимых внешнеполитических акций, например тому, что якобы Финляндия начала первой военные действия против СССР. Не слишком правдоподобно выглядели и утверждения, что договор с Англией и Францией против Гитлера не был заключен по их вине. Для Англии и, особенно, для Франции это являлось вопросом жизни и смерти. Иначе зачем их посланникам было приезжать в Москву? Опрометчивым и непоследовательным представлялся и договор о дружбе с Гитлером, злейшим, как утверждалось еще недавно, врагом СССР и коммунизма.
Действия Сталина после заключения Этого договора напоминали соревнование с Гитлером — кто больше захватит...
В довершение ко всему, несмотря на договор, уже в ноябре 1940 г. началась переброска наших армий к западной границе. Этому я лично был свидетель, хотя ТАСС в своем заявлении в мае 1941 года опровергало факт концентрации наших войск на границе[4]. Чтобы это обманное заявление выглядело правдоподобным, армии, стянутые к границе, приказом из Москвы были приведены в небоеспособное состояние: боеприпасы отправлены в тыл, моторы с самолетов, танков и пушечных тягачей — на профилактический ремонт, личный состав — на учения в летние лагеря (здесь же, возле границы), комсостав — в отпуск. За несколько часов до начала войны (время было известно по донесениям разведки и заявлениям перебежчиков) был получен приказ Сталина: «На провокации не отвечать». Все это делалось с целью не отпугнуть Гитлера от высадки на Британские острова. Таким способом Сталин рассчитывал убедить Гитлера в пылкости дружеских чувств к нему и верности договору!
Начавшаяся война очень быстро развеяла многие наши заблуждения, и прежде всего в том, что мы будем бить врага на его территории...
Отступая, мы несли потери в несколько раз превышающие потери наступавших — факт небывалый в истории войн! Все это не могло не отразиться на настроении солдат и офицеров.
Как ни парадоксально, нечеловеческие условия войны давали нам ощущение некоторой свободы. Мы почувствовали себя ответственными за судьбу нашей страны, ощутили свой долг перед ней.
Чувство долга руководило мной, когда я бежал из плена и решил, точнее, даже не решил, а просто точно знал, что буду продолжать борьбу, — а как же иначе?
Наверное, и перед этим, в днепропетровском госпитале, это чувство руководило мной, когда, не долечившись, еще хромая, настаивал на отправке на фрбнт, и был направлен в распредба-тальон. Вскоре туда прибыл представитель артиллерийской части за пополнением. Брал только добровольцев. Я встал в строй. Среди нас оказалось несколько человек, опиравшихся на костыли или палку, был один с подвязанной рукой.
Им приказали покинуть строй. Я воспользовался тем, что стоял во второй шеренге, незаметно отбросил палку, и был зачислен в полк.
Что же, как не чувство долга, заставило меня тогда, в харьковском котле, подняться в последнюю безнадежную атаку против танков и бронетранспортеров с пустым диском автомата? Я шел вперед, чтобы умереть, ибо было ясно, что вырваться уже не удастся.
Я случайно уцелел, став свидетелем не только одной из самых ужасных трагедий этой войны, когда в результате плохо продуманной операции мы потеряли почти миллион наших воинов, но и явился очевидцем расстрела эсэсовцами наших пленных, только за то, что они быди евреями.
Все это явилось решающим їолчком, определившим мои дальнейшие действия в тылу противника. Приняв решение продолжить борьбу с захватчиками, я не имел в виду немцев вообще и, несмотря ни на что, не испытывал к ним чувства ненависти, уже тогда начиная понимать, что большинство из них вторглись на нашу землю не по своей воле и что они такие же жертвы войны, как и мы. Эта мысль имела неоднократные подтверждения. Так уж получилось, что, несмотря на участие в непрерывных боях с первого дня войны, мой «лицевой счет» убитых немцев так и остался неоткрытым. Запомнился случай, происшедший в конце первой военной зимы. Полк тогда занимал позиции по берегу Донца. Наш наблюдательный пункт находился у самой воды. На противоположном берегу — немецкие позиции. Пользуясь предрассветным затишьем, я выбрался из блиндажа подышать свежим воздухом. Слегка посветлевшее на востоке небо еще не в силах было придать четкость очертаниям предметов на вражеской стороне, и его, немецкого автоматчика, я заметил не сразу. Он первым увидел меня, но почему-то не выстрелил. Нас разделяло каких-нибудь 40—50 метров. У него автомат на груди, готовый каждую секунду прошить меня короткой очередью, мой — остался в блиндаже (а если бы и был при мне, первым я все равно бы не выстрелил). Немецкий ефрейтор с любопытством разглядывал меня. Потом начал негромко насвистывать нашу «Катюшу». Я ответил тем же. Возобновившаяся артиллерийская дуэль прервала наше музыкальное общение. Мы мирно разошлись по своим блиндажам. Была ли это случайность? Не знаю... Думаю, что нет.
