Синдром удава - [10]
Судя по всему, шла квалифицированная сортировка: на тех, кто еще может сгодиться, и тех, кого в отходы...
Дошла очередь и до меня. Врач стеком отвел половинки брючины и жестом приказал согнуть и разогнуть ногу. Тут он обратил внимание на еще свежий шрам от первого ранения разрывной пулей.
— А это что такое? — спросил он по-немецки, больше обращаясь к самому себе.
— Июль сорок первого, оборона Днестра, — также по-немецки ответил я.
Врач изумленно посмотрел на меня:
— Откуда ты знаешь немецкий язык? Почему такое произношение? — Я ответил, что немецкий изучал в школе. Не стал объяснять, что это была немецкая школа. Врач хотел еще что-то спросить, но в это время лежащий рядом раненый попросил пить.
— Чего он хочет? — поинтересовался врач.
— Он просит пить. Его, так же, как и всех нас, мучает жажда, — сказал я, хотя и не очень надеялся, что мои слова примут во внимание. Но, к удивлению, врач тут же распорядился, и раненым дали напиться.
Утолив жажду, кто-то из них сказал:
— Теперь можно и помирать.
— Да уж скорей бы прикончили. Сил больше нет терпеть, — со стоном отозвался раненый в живот.
— Ничего, ребята, еще повоюем, — подбодрил другой.
— Да гори оно все голубым огнем, — возразил ему кто-то. — Думаешь они с нами возиться будут. Вон могилу-то роют, в ней и нам места хватит.
Яма, действительно, уже достигла размеров, позволявших захоронить в ней не один десяток. На поверхности земли видны были только головы копающих. Эсэсовец с автоматом на груди подгонял их. В руках у него был наш противогаз. Он держал его за конец гофрированного шланга и с размаху бил металлической коробкой по головам и спинам. Раздавались глухие удары, слышались стоны. Кровь заливала лица. Но обреченные вынуждены были безостановочно копать, чтобы избежать новых ударов. Но вот эсэсовец приблизился к самому краю ямы и, уперев приклад автомата в живот, дал короткую очередь... Из ямы раздались крики, но сразу оборвались. Только стоны еще доносились оттуда. Затем к яме, ставшей братской могилой, подошли эсэсовские офицеры. Они вытащили пистолеты и каждый всадил по пуле в тела на дне ямы. Стоны смолкли. Все было кончено.
Санитары слегка присыпали землей тела убитых и стали стаскивать в ту же могилу умерших от ран. Живых пока не тронули. Но не было уверенности, что и мы не окажемся там же. Могила еще не была заполнена. Прозвучала новая команда. Заработали лопаты, и вскоре над братской могилой образовался невысокий холмик, аккуратно выровненный нашими санитарами. Когда закончилась и эта работа, подъехал бронетранспортер, проехался несколько раз по свеженасыпанному холмику и сравнял его с землей.
После этого на бронетранспортер взобрался офицер. Он обратился с речью к пленным, возвестив о том, что война, развязанная комиссарами и евреями, для них уже окончена, и скоро всех распустят по домам. Офицер еще что-то говорил об освобождении всей Европы от коммунизма, но его слова не доходили до моего сознания. Перед глазами стояла только что виденная расправа.
Закончилась речь нацистского оратора. Пленных построили в шеренги по двадцать человек. Образовалась необозримой длины колонна. Раненые оставались на месте. Кто-то сказал:
— Ну все, ребята. Их уведут, а нас прикончат.
Но, видно, и на этот раз нам не суждено было умереть. Тех, кто из-за ранений не мог самостоятельно передвигаться, погрузили на повозки и разместили в хвосте колонны. Конвой подал знак, и вся эта огромная людская масса двинулась в путь по непаханно-му полю, постепенно заполняя собою все неоглядное пространство.
По бокам колонны двигались бронетранспортеры с направленными на пленных пулеметами. Между машинами шагали солдаты с автоматами в руках. В пути пристроили еще несколько колонн. К исходу дня общая длина колонны уже достигала нескольких километров.
Горестно смотрели местные жители на нескончаемый поток пленных. Выкрикивали фамилии в надежде, не отзовется ли кто из близких.
— Сколько же вас, родимые, — раздался женский голос. — Уже второй день мимо нас идете, а конца не видать!
Собравшись с силами, я приподнялся и окинул взглядом нашу колонну. Наша повозка в этот момент как раз въезжала на небольшую возвышенность. То, что я увидел, трудно было себе представить и описать. Извивающаяся лента вытянулась настолько, что не видно было ни начала, ни конца. И голова, и хвост колонны скрывались за горизонтом. Сколько же тут нас было?..
Мысленно прикинул: в обозримом пространстве в обе стороны на длине примерно в 8 километров могло разместиться не менее 4 тысяч шеренг (даже при дистанции между движущимися шеренгами в 2 метра), или 4000 х 20 80 000 человек. Примем это количество пленных за одну условную колонну длиной 8 километров. При минимальной скорости движения 4 километра в час колонна пройдет мимо определенной точки отсчета за 2 часа, а за день (8 часов) может пройти четыре таких колонны, или 4 х 800 000 = 320 000 человек за один только день! Не мог поверить... решил посчитать по-другому.
Предположим, что каждая шеренга успевает пройти условную точку отсчета в среднем за 1,5 секунды, за один час пройдет 2400 шеренг, а за день 2400 * 8 = 19200 шеренг, или 19 200 * 20 = 384 000 пленных только за один день. А если за два дня? Да еще учесть огромное число убитых и тяжело раненных?
Повесть воспоминаний. Годы 1930–1955 — путь, уготовленный судьбой; порой невероятный и тем не менее реально прожитый.Воспоминания о наиболее значительных, но мало известных событиях на фронте и в глубоком тылу противника, событиях, умышленно искаженных или замалчиваем их. О трагедии под Харьковом весной 1942 года, о сумском подполье, о лагерях и заводах Круппа в Эссене и их уничтожении январской ночью 1943 года авиацией союзников.Рассказ о разведке, сражениях и плене. О побегах и участии в движении немецкого и австрийского Сопротивления.
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.