Синдром Коперника - [8]

Ведь я же их слышал, эти странные слова! Каким бы невероятным это ни казалось. Невозможным! Раз я жив и сижу здесь, на этом диване, значит, я их услышал, не так ли? И если от гибели меня спасли голоса, звучавшие у меня в голове, позволившие мне убежать всего за несколько секунд до рокового момента… Как это объяснить?

Загнанный, измученный, я никак не мог решиться принять то, что только что понял. Я не осмеливался это сформулировать. Допустить. Я настолько свыкся с уверенностью в своей болезни, что не мог снова начать ее отрицать. Нет. Наверняка это очередные заблуждения моего больного мозга. Всего лишь заблуждения. Галлюцинации. И тем не менее… Не приснился же мне этот теракт! Его показывают по телевизору во всем мире. И я не мог придумать раны на лбу и руках! Я был у подножия башни, и тот голос приказал мне бежать. Спас мне жизнь. Такова истина. Объективная истина. Не больше и не меньше. А значит, мне должно хватить смелости, чтобы признать очевидное, сил, чтобы его принять. Вновь усомниться в том, во что я поверил так давно и верил до сих пор. Усомниться в том, что я принял с таким трудом.

Поскольку не существовало другого разумного объяснения. Раз я выжил, значит, голоса в моей голове не были галлюцинацией.

Если я выжил, это могло означать одно, и только одно. Я не шизофреник. Я… другой.

Глава 11

Дневник, запись № 103: другой.

Есть я. Есть вы. Есть они.

Я, который пишет, и вы, которые, возможно, читают. Но эти слова еще не я. Не меня вы читаете. И не мечтайте: мое «я» недоступно. Я так говорю не из хвастовства. Это так и есть, такова человеческая природа.

Разве вы меня слышите? Нет. Разве вы можете видеть, что творится у меня внутри? Тем более нет. Так же и мне не дано заглянуть вам в душу. Здесь, сейчас. Не пытайтесь. Мы вечно останемся чужими.

Другой. Я должен быть уверен. Я искал в словарях. И ясно понял, что у них это слово тоже вызывает затруднения. Как правило, им можно доверять. Но что касается «другого» — это камень преткновения. «Пти-Робер» насмехается над нами:

Другой: в знач. сущ. другой, — ого, м. Кто-н. иной, не сам, посторонний. См.: ближний.

Вот чудаки! «См.: ближний»! Попали пальцем в небо. Звучит не слишком обнадеживающе. Обратимся к философии, чтобы было не так страшно. В словаре Армана Колена находим подобие успокоения:

Другой: 1. В широком смысле: другой, подобный мне, но отличный от меня. Не-я.

2. (философ.) У Руссо: «другой» означает подобный мне, то есть любое живое и страдающее существо, которому я уподобляю себя в своем личном опыте жалости. У Гегеля: «другой» — безусловная данность, социально-историческая сущность, отношение между «видами» одного, но раздвоенного сознания: первое признает себя в другом, а другое — в первом, и «оба признают это признание»…

Безусловная данность… Гегель говорит так, чтобы сделать нам приятное.

Нет большего одиночества, чем перед лицом других.

Такое одиночество утомляет. Один, один, один, я один. Я есть один. Иногда меня тянет к «другому». Но к чему?

Другой — это тайна и парадокс. Он — вечная первопричина всех моих мучений. Не прячьтесь. Это не ваша вина. Так оно есть. И как бы оно ни было, я могу быть только через вас.

Ибо Homo sapiens не может существовать один. Чтобы появиться на свет, нужны отец и мать. Мы лишь порождение «другого». И эта зависимость никогда не ослабевает. Она во всем. В языке, культуре… Все мы получаем от других. Мы вечные наследники.

И всегда, во всем, другой остается недоступным. Я вижу тело другого, но никогда не вижу его духа. Никогда не вижу его душу, не вижу, что у него внутри. И мое понимание другого неизбежно окажется неточным, так же как неточным будет ваше понимание меня.

Пока другой остается другим, мы вечно будем заложниками этого недопонимания. Как бы мы ни старались.

Изобретение речи — лучшее доказательство нашей неспособности понять друг друга.

Глава 12

Я провел весь день в родительской гостиной, сотни раз прокручивая в голове эту фразу. «Я не шизофреник. Я — нечто другое». Словно убеждая сам себя. И это меня страшно встревожило. Пусть я давно свыкся с тревогой, в тот день у нее был незнакомый привкус, от которого с души воротило.

После теракта прошли сутки. Я пытался во всем разобраться и успокоиться. Обнаружить привычные сбои в логическом мышлении. Проколы.

Параноидальная шизофрения. Больной может быть убежден, что на его мысли и действия влияют сверхъестественные силы.

Куря свой «кэмел», я лихорадочно записывал все, что мог, чтобы не сбиться с мысли. Пепел сыпался прямо на бумагу, но я его не стряхивал. Вскоре я исписал сотни листков, смахивая их на пол, и они собирались вокруг дивана, как осенние листья под деревом. Я набросал схемы, чертежи. Обвел важные фразы. Те, что устанавливали связи между разными утверждениями в моих рассуждениях. Сочленяли их. Голоса, звучавшие в моей голове, сообщили мне, что здание вот-вот взорвется. ПОЭТОМУ я выбежал прочь. Здание взорвалось. ПОЭТОМУ голоса не были галлюцинацией. ПОЭТОМУ я не шизофреник.

Временами я вскрикивал от ярости или страха. Вскакивал с дивана и метался по родительской квартире, грызя ногти.