Синдром фрица - [56]
Оказалось, что в городе довольно много китайцев.
Собаки просто хотели жить. Одну мы взяли с собой.
У нее были глаза, какие я потом видел у беженок из Албании.
Но у тех собак не было золотых колец и золотых клыков.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Я ступил на твердую землю. Она качалась. В глазах началась такая свистопляска, что я вернулся обратно на корабль.
Это был великий понос! Сначала было даже смешно. Я становился как шарик после праздника. Брюхо прилипало к хребту. Я чесал спину сквозь живот.
А потом стало не до смеху. Я уже ползал в клозет.
Все пошли на дискотеку. Ха-ха! Даже капитан. Осталась вахта в малом составе и я.
От меня остались только глаза и челюсти.
Мне вливали какую-то мерзость, от которой понос не прошел, зато изменился цвет. Все стало каким-то фиолетовым. Меня несло абстрактным экспрессионизмом!
Черт, я чуть не сдох! Морячки, весело склабясь, смотрели на меня, скорчившегося на матрасе неподалеку от клозета.
- - - Холера - - - Холера - - - браток - - - Мойте руки перед едой, после еды и вместо еды! - - -
Они издевались.
- - - Засранец - - - Тебя ссадят в ближайшем порту - - - И в госпиталь - - - А потом домой! - - - Ты будешь вонять еще полгода! - - -
Бандиты! Они еще напевали!
- - - Блядью буду не забуду этот паровоз! - - - От Москвы до Ленинграда на корячках полз! - - -
Ничего были морячки, веселые. Жалко, что не военные. Вечно в каком-то мазуте.
Но на себе грязь не так видна.
Через трое суток стало полегче. Впервые я пожрал нормально, а не сидя на унитазе.
Мы плыли. Шли дни.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Однажды мы проходили мимо какой-то деревни. Было утро.
Мы выползли на палубу после завтрака и курили.
Внезапно наш "Богатырь" сделал вираж, и мы увидели за песчаной косой каких-то людей.
Потом мы проплывали мимо.
Это женщины вышли утром полоскать белье. Они сидели на мостках, одетые в какие-то тряпки, в платках, которые сползли на глаза. Они были босые.
Мы выставились на них, будто впервые видели женщин. Так оно и было! Мы пялились на них, на их простое занятие. Они переговаривались, смеялись.
Мы все оказались на палубе. Женщины тоже смотрели на нас.
Это было узкое место. Можно было различить цвет их глаз. Одна упустила свою простыню. Она отплывала белым комком. Подруги засмеялись, крикнули ей.
Она спохватилась, но уже уплывала простыня, все дальше, все дальше.
Они смеялись. И та женщина тоже. И мы смеялись.
Кто-то из наших попробовал крикнуть что-то насчет, так пить хочется, что переночевать негде. Его не поддержали. Мы плыли мимо, медленно и молча. Мы смотрели друг на друга. Они были, наверное, молоды. Мы тоже, наверное, тогда были молоды.
Они молча смотрели. Ни единого слова.
Какие же мы были тогда?! Какие у нас были морды?!
У них, наверное, были сыновья.
Мы тоже молчали.
Я подумал тогда, что вот мы впервые за эти годы увидели людей, которые спокойно занимались своим делом. Которые жили.
В них не чувствовалось вины за неправильно прожитую жизнь.
Они смотрели нам в глаза...
Действительно, мы все тогда замерли. На этих женщинах лежала благодать.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Наше путешествие продолжалось.
Мы подошли к месту, где Муна впадает в Лену.
Если Лена - это дерево, то Муна - это только ветвь, одна из многих на этом дереве.
Поплевав в предполагаемое соединение рек, мы пошли дальше. Начался шторм.
На Лене в этом месте плохой шторм.
Довольно сильная продольная качка. Мы хором блевали на корме.
Матросы ходили хмурые. Еще бы, в их обязанности входила уборка!
Слава богу, мы прошли какой-то хребет, и ветер сменился. Стало шире. Волна легла.
Мы подошли к освещенному редкими фонарями Жиганску.
Помню, в порту, довольно большом, мы услышали баян. - - - Свадьба, - - - сказал наш кэп.
В ту ночь нас не выпустили на берег.
Открыв глаза утром, мы увидели снова, как качается лампа над нашими шконками. Наши сапоги снова валились набок.
Лена снова взвалила нас на свою спину.
Кэп пил и управлял только советами. Он лежал в своей каюте и тосковал.
Мы ошиблись и свернули не туда. Вместо Вилюя мы свернули на другом притоке Лены. Он назывался Линде.
На дереве легче разобраться, если ты перепутал ветку.
А теперь нам пришлось поворачивать назад. Мы выли от скуки.
Кэп стал серьезен.
Ему могло влететь. Нас, как-никак, ждал генерал.
Никогда не предполагал, что наш "Богатырь" может прыгать, как блоха!
Точно! Кэп двое суток не выходил из рубки.
Он охрип и оглох от собственного крика. Матросы носились с вытаращенными глазами. Он их изводил!
Иногда во внезапно трезвеющих людях проявляется удивительная энергия!
Стоило вспомнить моего деда!
Мы ржали, это было так похоже на "Броненосец Потемкин", который озвучивал наш обезумевший кэп.
С тех пор наш крейсер нес имя "Бронетемкин Поносец"! На пару дней вся эта кутерьма нам скрасила жизнь.
Наконец наш поносец вошел в подозрительно тихие, зловещие воды Вилюя.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
«Свинобург» — новая книга Дмитрия Бортникова, финалиста премий «Национальный бестселлер» и Букер за 2002 год. В своей прозе автор задает такую высокую ноту искренности и боли, что это кажется почти невозможным. «Свинобург» — это история мытарств провинциального русского мальчика, прошедшего путь от Саратова до Иностранного легиона и французской тюрьмы.
«Спящая красавица» - третье по счету произведение довольно громкого автора Дмитрия Бортникова. Со своим первым романом «Синдром Фрица» он в 2002 году вошел в шорт-листы «Нацбеста» и «Букера», известен переводами за рубежом. Чтение крайне энергетическое и страстное, шоковое даже. Почти гениальный микст Рабле, Платонова, Лимонова и Натали Саррот - и при этом с внятным скандальным сюжетом. Роман, о котором будет написано великое множество противоречивых рецензий и который способен затронуть наиболее интимные процессы любого читателя.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.