Синдром фрица - [5]
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я вспоминаю солдата из моего детства...
Он тогда еще не был солдатом. Я увидел его впервые верхом на мотоцикле.
Это было в сумерках летом. Я сидел под старым карагачем и рассматривал свои руки.
Они меня поразили. Я увидел, что это руки отца. Руки моего отца, которого я ненавидел...
И когда я поднял голову, увидел его, едущего на пыльном мотоцикле. Странно, что я не услышал его приближения. Он ехал медленно, но ветер все равно натянул его распахнутую рубаху. Она летела, как знамя, за ним. В облаке пыли он пронесся мимо. Я успел заметить его загорелую грудь и худые, смуглые от пыли руки, держащие руль.
И странно, все это было одновременно и быстро и медленно. Мне казалось, он так долго проезжает мимо...
Затаившись, я смотрел, как он уезжает все дальше и дальше по степи.
И только потом я перевел дыхание.
Никто не должен был знать о моем открытии... О начале моего превращения в человека, который меня ненавидел... Так я увидел впервые Игоря. Верхом на старой "Яве", в облаке пыли, с рубашкой, развевающейся, как знамя... Это было что-то смутное...
Он был равнодушен и очень красив, когда проезжал мимо меня в тот день...
И в этом равнодушии, в этой красоте было что-то пугающее и одновременно дающее власть... Странную власть... В тот день меня коснулась красота, такая красота... В которой много смерти и чистоты.
Красота разрушения. Красота неподвластная, равнодушная.
Дуновение ветра, печаль коснулись моего лица... как предчувствие далекого урагана.
Я не знал тогда, как бывает прекрасен взорванный дом... И что в этом разрушении, в гибели, в смерти, в вое полярных волков, в стремлении китов к берегам, к гибели... В этом вихре больше священного, чем во всех слезах и молитвах...
Но тогда я не знал ничего такого. Просто что-то коснулось моего лица, как дуновение ветра, как печаль...
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Он жил в деревне недалеко от нашего городка.
Наше детство топтало одну вылизанную дождями и временем степь.
Мне было десять, ему, наверное, лет пятнадцать.
Я помню его хитрые и одновременно удивленные деревенские глаза.
Мои городские уже сужались и привыкали блуждать.
Я встречал его на песчаных пляжах, среди подростков, они курили в кустах, а потом с шумом, с хохотом вбегали в реку. А я лежал на траве, в тени, потея и стесняясь раздеться...
Я видел его в нашем городке, на площади, в День Победы, когда он шел среди учеников ПТУ. В колонне, с красными флагами, с лицом взволнованным и покрытым от ветра красными пятнами.
Я часто встречал его. Но никогда бы не решился заговорить. Я смотрел издалека. Как его лицо проплывало в толпе мимо...
Он скользил своими темными и одновременно прозрачными глазами по лицам... По моему жирному, восхищенному лицу и шел дальше.
Помню, как мы с мы с отцом ходили к реке и видели его мотоцикл, и отец пару раз хотел его оседлать, но смеясь отступал, и мы шли дальше.
Я был рад, что отец не решился сесть на его мотоцикл. И был бы рад, если бы мотоцикл сбросил отца...
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я вспоминаю время любви между нами... Короткое время любви...
Время ненависти течет узко... Время равнодушия бесконечно...
Отец спит на берегу реки. Мы в деревне. Влажные сумерки. Распустились лилии.
Я погружал свои руки в глубокую воду и тянул стебель лилии. Он таинственно рвался, я слышал хлопок в глубине. И всплывал издалека долго кончик стебля.
Мы плыли с отцом на лодке. Я делал венок из кувшинок и лилий.
В этих сумерках, когда все вокруг задумалось.
Мы вошли в камыши. Поднялись на берег, курчавый от травы.
Отец лег и заснул.
Положив свою голову в венке из лилий ему на грудь, я смотрел, как паучок ползет в его зарослях между сосков. Его мощная грудь... Его родинки... Его могучий пупок... Руки, раскинутые в траве небрежно, как драгоценное оружие...
Я забрался на него верхом и, покачиваясь в такт его глубокому дыханию, будто плыл над травой...
Потом я лег на его грудь и перевернулся лицом в небо... В отце шла жизнь... Я слышал ее шум... Я слышал стук сердца... все это вошло в меня... Стук его сердца, и небо... И теперь, когда я слышу стук чьего-то сердца, я вижу небо...
И небо, один только взгляд в небо, и чье-то сердце стучит рядом...
Он проснулся и начал почему-то ругаться...
Столкнул меня с груди...
Я совсем не обиделся... Я прислушивался...
Пела кукушка... Я как будто услышал голос, который назвал мое имя. Не кличку "Фриц", а имя.
Я вскочил, и отец заорал.
Наверное, я наступил ему на руку. Схватив меня за ногу, он хотел повалить, но я вырвался. Это была неожиданная сила. А потом я сделал то, что никогда не делал до этого.
Я просто перешагнул через отца. Перепрыгнул и побежал в сторону леса.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Из всех живых существ я любил только прабабушку.
Она была слепая.
Я помню день, когда мой дед, превратившись, по обыкновению, в дьявола, метался по двору. В его руке был нож.
Он искал жену.
«Свинобург» — новая книга Дмитрия Бортникова, финалиста премий «Национальный бестселлер» и Букер за 2002 год. В своей прозе автор задает такую высокую ноту искренности и боли, что это кажется почти невозможным. «Свинобург» — это история мытарств провинциального русского мальчика, прошедшего путь от Саратова до Иностранного легиона и французской тюрьмы.
«Спящая красавица» - третье по счету произведение довольно громкого автора Дмитрия Бортникова. Со своим первым романом «Синдром Фрица» он в 2002 году вошел в шорт-листы «Нацбеста» и «Букера», известен переводами за рубежом. Чтение крайне энергетическое и страстное, шоковое даже. Почти гениальный микст Рабле, Платонова, Лимонова и Натали Саррот - и при этом с внятным скандальным сюжетом. Роман, о котором будет написано великое множество противоречивых рецензий и который способен затронуть наиболее интимные процессы любого читателя.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.