Синдром фрица - [4]
Что может быть экстремальнее обыденности?..
Ты вдруг видишь, что жизнь прошла.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я стою по колено в дерьме современности. Мне наплевать на все войны и на все жертвы. На вину и на невинность. У меня старый компьютер. Все отсырело в его чреве. А теперь еще нет электричества.
Вот моя современность.
В детстве мы играли в "мертвое тело". Ложились на воду, и несла нас река.
До сих пор я плыву по реке. По реке, у которой нет названия.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Мое радио.
Американский английский. Английский английский. Парижский французский. Французский провинции...
Речи Гитлера, тихий Моцарт, нацистские марши, грохот сапог...
Я слушаю.
Французские слова "сотрудничество", "великолепие"...
Звуки воды, громкое мое дыхание, плач ребенка, отраженный от стены...
Голос диктора: "Повсюду дожди"...
Говорят о культуре. "Этот мрак... Это настроение пригородов. Периоды в жизни всякого творческого человека... Они цвета болота... Настроение пригорода. Глаза старика в пригороде. Одинокая смерть в дешевом отеле. Зловещие подворотни".
Репортаж о Пьере Лоти. "Немножко травести... Декаданс, да, его тоска, его грусть, усталость. Это точно! Как точно вы это сказали! Усталость времени! Арабский мир, гаремы, женские бесшумные платья, мальчики на гнилых улицах и закаты, закаты, грязные города и тела молодые..." Я слушаю, завернувшись в три одеяла.
Слова "чудесный", "великолепный", "невыразимый", "чуть греховный", "насильственный", "богатый", "быть очень богатым", "да-да, среди них много педэ"...
Я слушаю.
"Он писал такие слова, да, странные слова... Мода на свободу прошла. Мода на рабство вечна. Как вы находите такие слова?!. Эта фраза - сокровище!
Или вот... Слово "свобода" придумали рабовладельцы... А?! На мой взгляд, прекрасная фраза?!. Да восхитительная!!!!"
Я слушаю. С застывшей от холода улыбкой.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
В один день стало тепло. Серджио звонил. Скоро приеду, сказал, как у вас там... Я слышал, дожди. Все спокойно? Все живы? Ты простужен, я слышу... Выпей водки. Она в моем сейфе в мастерской. Потерпи. Я скоро приеду...
Сегодня ветер был с океана. Далекий океан пахнул весной. Океан входил в мою комнату, и я сидел по пояс в весне... В этом феврале я встречаю свою тридцать вторую весну. И этой весной, как никогда раньше, мои ноздри тоскуют и сжимаются...
Мое тело никак не может вспомнить что-то важное...
И от этого ветра слезы наворачиваются на глаза.
Я просыпаюсь ночами. И долго лежу без сна. Никогда я не испытывал такой тревоги. Такой телесной тревоги...
И только вчера я все понял. Вчера, когда встретил этого парня на Рокетт.
И когда долго шел за ним. Шел по Рокетт, до тех пор, пока эта улица не превратилась в безликую, как вена старика, улицу на подходе к Пер-Лашез.
Стриженый, он был похож на дезертировавшего солдата. В первый момент я заметил смесь дерзости и тревоги в лице. Огромная куртка, рукава подвернуты. И высокие шнурованные сапоги. Он шел не оглядываясь, но я понял, что солдат меня заметил.
Я чувствовал натяжение тысячи нитей между нами. И я знал, что он тоже чувствует это.
Так мы долго шли, связанные живыми волокнами.
Но вдруг он не выдержал и обернулся.
И я близко увидел его глаза.
Его решительные светлые глаза. Вздернутый нос и совсем детские губы.
Я тоже встал. Его обветренное лицо вздрогнуло.
В нем было много усталости, которая, как смерть, присыпает лицо. И делает лицо маской.
Я опустил глаза, а когда снова посмотрел на него...
Он улыбался. Будто сбросил огромный рюкзак.
Будто понял, что не я причиню ему зла.
И одновременно мы вынули руки из карманов. Словно для рукопожатия. Будто обнажив себя через руки друг другу...
Он стоял неподвижно среди ветра и пустоты... Стоял одиноко и улыбался, глядя мне прямо в глаза.
Это было как танец...
Так мы стояли, замерев, как околдованные, и цвет наших глаз смешался...
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я стаскиваю мокрую, вчера постеленную, но уже отсыревшую простыню с кровати. Подбрасываю ее, и она опадает на пол.
Расправляю серый хлопок. Натягиваю привычно, чтобы складок не было. Это мой письменный стол. Здесь уже есть кое-что. Красным японским маркером. Какой оказался под рукой...
Я раздеваюсь. Это своего рода ритуал. Слава богу, что стало теплее.
Я спокоен.
Потом завязываю глаза шарфом. Он остался от матери. Уже вслепую нащупываю маркер и ложусь на простыню. Как матрос, я будто штопаю парус. Я дрожу от своего ветра.
Я лежу и пишу слова. Сначала это было игрой. А теперь это уже за пределами игры и неигры. Я использую древний навык самовыражения.
Левой рукой ощупываю путь маркера.
Слова пахнут спиртом. Я слышу свое дыхание.
С улицы доносятся крики детей. Они спорят о том, о чем я тоже когда-то спорил.
Я пишу об этом времени.
И грязная чистота детства, как серый саван моей прабабушки, колышется перед глазами...
Это так просто...
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
«Свинобург» — новая книга Дмитрия Бортникова, финалиста премий «Национальный бестселлер» и Букер за 2002 год. В своей прозе автор задает такую высокую ноту искренности и боли, что это кажется почти невозможным. «Свинобург» — это история мытарств провинциального русского мальчика, прошедшего путь от Саратова до Иностранного легиона и французской тюрьмы.
«Спящая красавица» - третье по счету произведение довольно громкого автора Дмитрия Бортникова. Со своим первым романом «Синдром Фрица» он в 2002 году вошел в шорт-листы «Нацбеста» и «Букера», известен переводами за рубежом. Чтение крайне энергетическое и страстное, шоковое даже. Почти гениальный микст Рабле, Платонова, Лимонова и Натали Саррот - и при этом с внятным скандальным сюжетом. Роман, о котором будет написано великое множество противоречивых рецензий и который способен затронуть наиболее интимные процессы любого читателя.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.