Синдикат киллеров - [9]

—   А ну открывайте, живо! Чего вы там ломаете?

—   Сейчас, дарагая, сейчас... — заторопился не­бритый и, ухватив молодого за плечи, начал его трясти, шепча ругательства на родном языке.

Наконец тот очухался, увидел лежащее на полу тело и непонимающе уставился на своего приятеля.

Сейчас, дарагая, открываю... — продолжал бубнить небритый в ответ на крики, доносившиеся из-за двери.

Молодой быстро все сообразил, они подхватили водителя за ноги и за плечи и быстро засунули согнутое тело в шкаф для верхней одежды.

Справившись с этой работой, небритый открыл, наконец, дверь и чуть не отлетел к противоположной стене, едва не сбитый с ног ворвавшейся в но­мер разъяренной толстухой горничной.

—  Почему долго не открываете, а? Батюшки! — Она картинно всплеснула руками, увидев сломанную кровать. — Да что же это за безобразие такое! Да ведь она таких денег стоит! Да меня ж из-за вас с работы уволят!

Молодой на миг выглянул в коридор и, никого не обнаружив, живо закрыл дверь. А небритый, вежливо склонившись к бушующей горничной, стал ей объяснять, смешно коверкая русские слова, какая слабая теперь делается в государстве мебель — ни сесть, ни лечь нельзя даже одному мужчине, а если, например, с такой вот красивой, драгоценной, с такой щедрой, понимаешь, женщиной — он даже легонько погладил горничную по пышному бедру, — тогда вообще никакая, даже самая дубовая мебель не выдержит. Поэтому не надо кричать, не надо бояться, никто не уволит такую роскошную красавицу, потому что всегда можно заплатить любые деньги, раз такая неприятность случилась.

Услышав про любые деньги, горничная поутихла и даже ладонь небритого со своего бедра не стала сбрасывать. А он тем временем достал из кармана пиджака толстый, набитый купюрами бумажник и вытащил пару пятисотрублевок, подумал и добавил третью.

Ну теперь нэ будэшь сэрдиться, красавица? — продолжая поглаживать бедро и несуществующую талию горничной, небритый стал легонько подталкивать ее к выходу. — Ты эту кровать оставь так, — махнул он рукой, — мы сейчас отдыхать будэм, завтра убэрем, завтра…

Закрыв за горничной дверь, он шумно перевел дыхание. Но и теперь, хотя они заговорили на родном языке, смысл их разговора и действий был понятен любому, даже постороннему.

Молодой открыл шкаф и залез в карман куртки убитого водителя. Тут же выругался и презрительно сплюнул: никакого оружия у него не оказалось. Все обычная туфта. Жалко, хороший «Макаров» пришлось возле того, убитого, оставить.

Деньги есть — купить новое не проблема, так можно было бы истолковать пренебрежительный жест небритого. Раскрыв «молнию» на синей сумке, он вынул и потряс перед носом молодого несколькими толстыми пачками купюр. Небрежно швырнул их обратно. Молодой только хмыкнул и подмигнул партнеру.

Они внимательно оглядели номер, молодой гостиничным полотенцем тщательно протер спинки стульев и кроватей, стенки и ручки шкафа и дверей, то есть все то, к чему их руки могли прикасаться в этом номере. Хотя вели они себя тут максимально осторожно и опрятно. Ну за исключением, конечно, небольшого конфликта с работодателем.

Но тут он сам напутал, решил небритый. Они же выполнили инструкцию точно. Кто виноват, что Фиксатый нарисовал одного, а подставился другой?.. Самедом еще хотел напугать! Самеду плевать на Фиксатого, Самед сам работу дает и свой про­цент имеет. Большой процент. И ему наплевать, кто чего напутал. Башли на стол — и весь разговор.

Успокоив себя таким образом, небритый кивнул молодому напарнику, и, вскинув на плечо сумку с деньгами, они спокойно вышли из номера и отправились в противоположную от горничной сторону, к служебной лестнице. Ключи от номера и от шкафа в нем они унесли с собой, имея, таким образом, около суток форы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ТУРЕЦКИЙ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Март, 1992

1

Он вспомнил великий телесериал. Штандартенфюрер в отлично пригнанном по фигуре, щеголеватом мундире неторопливо шел по ковровой дорожке длинного коридора. Из ниш выступали рослые эсэсовцы и красиво вытягивались, приветствуя его. «Штирлиц идет... — шелестело вслед. —То есть как — идет? — изумился Мюллер. — По коридору», — ответил ему этот, как там его звали... Не важно, главное, Штирлиц шел по коридору. Вот как сейчас Турецкий. Который, если взглянуть непредвзято, был сейчас ничуть не хуже Штирлица.

Турецкий шел по длинному коридору, где еще недавно в нишах тоже вытягивались при виде генсеков, персеков и прочих иных секов стройные пра­порщики в фуражках с синими околышами. А теперь другие тут ходят, вот и убрали прапорщиков за ненадобностью. А жаль, посмотрели бы они, как идет следователь по особо важным делам Александр Борисович Турецкий, два часа назад приземлившийся в Шереметьеве-2. Московская земля встретила мелким дождем и еле-еле плюсовой температурой. Единственное, что могло растопить прохладу этой встречи, были жаркие объятия Ирины. Но теперь она сидела в машине на Старой площади, а Турецкий шел по коридору. Но как шел! В элегантном синем, с искрой, костюме, голубую в тонкую синюю же полоску сорочку оттенял скромный, пастельных тонов галстук, завязанный небрежным узлом. А ботинки — ах, какие это ботинки! — ну просто последний визг моды проклятого Запада.