Сим победиши - [36]

   Вечером президент приехал на правительственную дачу, где обосновался впавший в горячечную оппозиционность Сысанков. 

   — Ты?.. — недоуменно поднялся из-за длинного стола премьер и, хмельно покачиваясь, пошел навстречу. 

   Мороз хмыкнул, схватил пустую бутылку — и двинул по нетрезвой голове премьера. Тот хватанул воздуха, лизнул пухлые губы — и обмяк. 

   Когда назавтра после телеобращения хозяина Жокей принес составленные спецслужбами и льющие бальзам на душу результаты общественных опросов, президент спокойно отодвинул бумаги на край стола и огорошил помощника: 

   — Помнишь, когда метро бастовало... я тогда в университете выступал. Там девка одна, чернявая такая, — он покрутил пальцами, — мне бумажки подносила. Я приказывал разузнать о ней... 

   — Да, Екатерина Александровна Белявская, студентка филфака нашего университета. Я докладывал... 

   — Ты заработался или прикидываешься?! — вскипел президент. — Что мне с тех докладов? Давай ее сюда! Ясно?.. 

VІ.

   — Что ж, фами-илия твоя соотве-етствует нутру-у, — словно чужим голосом едва не пропел царь окольничему Федору Сукину, своему посланцу. Глаза того не могли остановиться на одной точке, зрачки суетились в глазницах испуганными жуками. Царь перебросил с одной руки в другую скипетр и кивнул верному Матею: — Отправь его делать гроб! 

   Когда стрельцы уже дотянули невысокое тело испуганного посланца к дверям, царь уточнил: 

   — Хороший, большой гроб! Чтобы издали виден был. — Посмотрел на перстень-печать, покрутил его туда-сюда и добавил: — А этому сукиному сыну и обычной ямы хватит...

   В конце 1560 года, когда Радзивилл Черный укреплялся в землях Ливонии, а образ покойницы царицы Анастасии поглотили успокоительные оргии, Иван Грозный направил к Сигизмунду Августу громадное санное посольство, которое и приказано было возглавить Федору Сукину. Царь не поскупился на подарки, взамен надеясь получить не только дружбу короля-соседа, но и одну из его сестер в жены. 

   Сигизмунд же воспринял предложение сдержанно, а краковский сейм едва ли не единогласно решил выслать назад московское посольство. Однако Федор Сукин не сдался. Он подкупил королевскую горничную, тайно показавшую в костеле во время воскресной службы двух принцесс. Младшая, Екатерина, на миг поправила над бархатным чепцом кружевную вуаль — и царскому посланцу запали в душу ее черные брови, нежный носик, искушающие, налитые вишневой свежестью губы. Он незаметно понаблюдал за ее лебединой походкой и вкусно расписал обо всем своему хозяину. И не позабыл добавить, что Сигизмунд Август не имеет потомка, потому с помощью его сестры-красавицы Московия может снова соединиться со своей вотчиной — полоцкими и смоленскими землями. 

   Расписал — и на некоторое время успокоился. 

   А в беспокойные сны Ивана впервые пришла не Анастасия, а таинственная полька Екатерина. Он шагал за ней, пытался схватить за нежно-белесую руку... и уже срывал с нее розовый италийский хитон, и блеснули в улыбках свечей атласные исподние надраги, как та вдруг превратилась в белую лебедку и выпорхнула в раскрытое окно. 

   — Порви меня, мой государь, как эту сорочку… — неожиданно простонала под ним горячая дочь какого-то боярина, и он испуганно вскочил. 

   — Иди вон, шлюха подзаборная! — Царь сбросил женщину с кровати и позвал Висковатого. 

   — Пошли в Краков Сукину еще от меня подарков. Пускай поторапливает! 

   Но пока исполнялось новое царское поручение, принцессу Екатерину сосватали брату шведского короля Эрика XIV, герцогу Финляндскому Юхану...

   Иван по-прежнему пил и утопал в блуде с молодой дочерью хана Кабарды черноокой княжной Кученей, которую, чтобы хоть этим успокоить царскую одурь, взялся окрестить сам митрополит Макарий и обвенчать с Иваном, уже как Марию. И угасли властные гульбища — пока до Москвы не докатилось известие о свадьбе Екатерины и Юхана. Тогда Иван послал Курбского жечь пограничные западные земли и позвал своего посланца Федора Сукина, приказав тому своими руками сбить огромный гроб... 

   — В него положу Катькиного брата Сигизмунда… или сам лягу! — молвил он в начале января 1562 года, во главе 60-тысячного войска отправившись на древнюю крепость Полоцкого княжества. 

   Митрополит Макарий попытался унять воинственный пыл царя, но не смог, предложив тогда взять с собой святыню, которая, как он надеялся, должна отвести несчастья и ненужные смерти. 

   — Некогда еще отец твой из Смоленска привез его — крест полоцкой игуменьи Евфросинии. Война его вывезла, а ты назад возврати. И пусть защитит он все войско Христово. 

   — В походы со своими крестами ходить надобно! — недоуменно бросил Иван постаревшему митрополиту. 

   А тот глубоко вздохнул, тревожно посмотрел в суженные царские глаза и спокойно уточнил: 

   — Кресты, Иван, не бывают свои или чужие. Все они — Божьи, все — Христовы. Ибо он, Иисус, один за нас, грешных, страдания принял. 

   Иван подозрительно глянул на Макария: 

   — Ты что, митрополит, мой поход праведный не благословляешь?! 

   Макарий напряженно помолчал и ответил вопросом: 

   — А ты как думаешь, государь: разве благословляет наш Создатель убийства?