Сильвия - [57]

– Успокойтесь мисс Кассельмен, мы найдем ее…

– Но я не знаю, где она. Быть может, в пансионе, у сестры, быть может, ходит по магазинам… Мы пропустим четырехчасовой поезд, а до восьми другого поезда нет. И поезд тот неудобный, с пересадками, мы приедем на целый день позже. Господи, я не могу… я не могу!

Она опустилась в кресло, закрыла лицо руками и безутешно зарыдала. Ван Тьювер растерялся. Он никогда не видел такого неподдельного, трогательного проявления горя.

– Мисс Кассельмен, успокойтесь! – убеждал он ее. – Вы увидите, никакого несчастья не случилось. Мало ли почему вас могут вызывать домой?

– Нет, нет! – воскликнула она. – Вы их не знаете. Мне бы никогда такой телеграммы не прислали, если бы не случилось что-нибудь ужасное. А теперь еще мы пропустим поезд!

– Послушайте! – поспешно сказал он, – не мучайте себя, по крайней мере, этой мыслью о поезде. Вы поедете экстренным поездом, который довезет вас без всяких остановок до вашей станции.

– Экстренным поездом? – машинально повторила она.

– Да. Я предоставил бы в ваше распоряжение мой поезд, но он стоит на другой ветке и переводить его на вашу линию было бы долго. Но я сейчас распоряжусь – вам в несколько минут приготовят другой поезд.

– Но, мистер ван Тьювер, я не могу принять от вас…

– Ах, оставьте. Какие могут быть разговоры в такую минуту? Расходы будут незначительные, а для меня величайшая радость – услужить вам.

Он принял ее растерянное молчание за согласие и побежал к телефону. Переговорив с правлением железных дорог, он вернулся в комнаты Сильвии, позвал горничную, распорядился, чтобы она уложила вещи, послал чек в правление железных дорог… Он распоряжался уверенно, спокойно, и его самообладание благотворно подействовало на Сильвию. Она почувствовала в нем преданного человека, и ее беспомощность в этом огромном деловом Нью-Йорке не казалась уже ей такой ужасной, как в первые мгновения.

Ван Тьювер предложил ей переговорить по телефону с ее родителями. После долгих усилий, неверных соединений то с Вашингтоном, то с пароходными компаниями в конце концов удалось добиться ответа. Никто не умер, но она должна немедленно вернуться домой. Когда она приедет, все узнает…

– Ну, вот, теперь вы прежде всего должны совершенно успокоиться. Люди часто бывают тяжко больны и тем не менее не умирают.

Но Сильвию ответ из дома не успокоил. Она была убеждена, что самое ужасное от нее скрывают.

– У меня всегда было предчувствие, что я внезапно потеряю моего отца! – говорила она. – Не знаю почему. У него что-то трагическое в выражении лица. Если бы вы знали, какое у него хорошее лицо. Я сказать вам не могу, как я люблю его. Я просыпаюсь иногда ночью с мыслью о том, что он может скоро умереть, и вся застываю от ужаса. Если бы только я застала его в живых! Увидеть бы его еще раз, услышать его голос. Я сказать вам не могу, как я люблю его. Я всегда была его любимицей. Мы с ним как два товарища. Когда он бывал болен, я ходила за ним, читала ему вслух. Он скрывал от меня свои заботы, чтобы меня не огорчать. Это удивительный человек! Он всегда от всех скрывает свои затруднения и со всеми ласков, со всеми великодушен. Его братья, сестры, племянники, племянницы – все обращаются к нему в нужде, и он никому не отказывает в помощи и поддержке. Он сидит иногда над своими счетами до двух, до трех часов утра. Встает на следующий день с бледным, усталым лицом и, однако, со всеми мил, и для всякого находится у него доброе слов. Но я всегда угадываю, что у него на душе. У нас было наводнение, и урожай, наверно, плохой. А это большое несчастье. Он, конечно, измучился…

Она внезапно замолкла. С ван Тьювером, с ван Тьювером она позволила себе говорить о семейных делах! Она ужаснулась – она не должна была рассказывать ему о денежных затруднениях отца…

Но это соображение только мелькнуло в ее сознании. Она могла думать и говорить в эти минуты только о своем отце.

– Милый папа! продолжала она. – Вы не поверите, какой он бывает порою трогательный, нежный. У него есть кошелек, который мать подарила ему в день венчания. В этом кошельке он хранил несколько лепестков флёрдоранжа со свадебного убора матери. Как-то раз он уронил кошелек, лепестки выпали и рассыпались в пыль. Надо было видеть, как он собирал с полу эти пылинки, как волновался. Ах, милый папа!

Ван Тьювер молча слушал. Когда он заговорил, голос его звучал так странно, что это не ускользнуло даже от поглощенной своим горем Сильвии.

– Ничего, все устроится. А эти лепестки вы ему возместите. Дадите ему на память цветы от вашего свадебного венка.

Сильвии неловко стало от этих слов. Но в эту минуту вернулась тетя Варина. Они быстро собрались и спустились вниз, где их уже ждал автомобиль. Ван Тьювер проводил их до вокзала. Сильвия искренно и горячо поблагодарила его, и, когда она стояла уже в купе у окна, она ясно видела по его лицу, что одного слова ее было бы достаточно, чтобы он тотчас сел в поезд и поехал вместе с нею на Юг. Она признательно пожала ему руку на прощание, и он весь просиял от счастья. Сильвия даже не подозревала, что это лицо может выражать столько неподдельной, трогательной радости…