Силой и властью - [32]

А на следующий день были дикие козы на скалах и орлиное гнездо, а потом пушистый лесной кот, которому они перешли дорогу, были осенние листья, терновые ягоды и орехи, и рыбалка с острогой, и печеная на углях зайчатина — все это было так здорово, так интересно, что лучшего и желать нельзя.

Правда, было тяжело. Адалан терпел, старался ни в чем не отставать от брата, и поначалу у него неплохо выходило, но чем дольше продолжался поход, тем труднее было держаться, не жаловаться и не ныть. И вот наконец силы иссякли. Когда Рахун указал место очередной ночевки, он сел под дерево и понял, что больше ни за что не поднимется. Сначала он просто сидел, подтянув колени к подбородку, и даже ничего вокруг себя не замечал: ни красоты тихого осеннего вечера, ни приготовлений к ужину и ночлегу. А потом задумался. Думалось о том, как долго еще его приемным родителям удастся делать вид, что между ним и другими мальчишками в Гнездах нет никакой разницы? Ведь разница-то с каждым годом становилась все очевиднее… Не заметишь, как тот же Ягодка скажет: оставайся-ка ты дома, Лаан-ши, все равно тебе наши игры не по силенкам… Не со зла, а так, для его же, Адалана, пользы. Невеселые это были мысли. Солнце давным-давно скрылось, а завтра с рассветом его ждет следующий тяжелый переход, и, как знать, хватит ли сил не разреветься на полпути? Пожалуй, куда разумнее было бы лечь и уснуть, а он все сидел, смотрел в глубину леса, темную, таинственную и совсем для него чужую…

Адалан так увлекся своими страданиями, что не заметил подошедшего к нему Рахуна с кружкой в руках. От кружки тянулась струйка пара и медового с острой горчинкой запаха.

— На-ка. Есть не хочешь — понимаю, но это нужно, силы восстановить.

Адалан с благодарной улыбкой взял питье, отхлебнул — отвар ласковой теплой волной прокатился по телу, расслабляя и успокаивая. Белокрылый тоже налил себе из котелка и сел рядом.

— О чем задумался?

— О том, какой я неуклюжий неумеха… и к тому же слабак! — тихо отозвался Адалан. Ему было стыдно и за свою слабость, и за то, что раньше не хватало смелости признать ее вслух — быть может, сейчас не пришлось бы позорно бояться рассвета.

— Устал?

— Так устал, что, кажется, умру сейчас.

— Ну, до этого еще далеко! — засмеялся Рахун и добавил: — Ты молодцом держишься. И остался-то всего один день. Голова Стража — вон она, видишь? Совсем рядом…

Рядом! Это если по небу. А пешком — пожалуй, самый длинный переход за все эти дни. Нет… все-таки не дойдет он, свалится посреди дороги, и будет ему позор на всю жизнь.

— Да уж… я молодец… пока ноги переставляю, Ягодка успевает грибов к ужину набрать.

— Смотри, — Рахун указал в сторону, где, свернувшись калачиком, прямо на траве спал Ягодка, — он тоже устал.

— Еще бы не устал! Он всю дорогу таскает стрелы и оба наших лука. А на последнем склоне еще и меня за руку тащил. Без него я бы точно кубарем вниз скатился.

— Он старше.

— Только не надо рассказывать мне сказки, будто через пару лет я угонюсь за Ягодкой… — Адалан взволнованно потер глаза. — А по-хорошему, вы бы могли вообще взять и улететь домой еще два дня назад, а не тащиться со мной пешком по горам. Вот уж чего я точно никогда не смогу.

— Не совсем так, Лаан-ши, — Рахун отставил пустую кружку и задумчиво ответил: — крылья — это, конечно, хорошо, но в теле зверя не всегда так безопасно, как кажется: зверь по-своему уязвим, иногда оставаться двуногим проще и надежнее. Но в главном ты прав: ты как сын нам, но ты не даахи. Ты — человек, Адалан, и должен жить, как человек. До возвращения я не хотел тебя тревожить, но раз ты сам все понимаешь… думаю, хватит с тебя Поднебесья. Пора к людям возвращаться.

От таких слов у Адалана перехватило дыхание. Он отшатнулся, едва не выронив кружку, хотел закричать: нет! Ни за что на свете не хочет он возвращаться! Но слова, как нарочно, застряли в горле, а в животе снова раскрутился холодный червяк-страх: бросят… он — не такой, не даахи, и его отправят подальше, оставят. Он снова будет один.

Адалан вскочил, хотел убежать, но Рахун успел перехватить за руку, подтянул к себе, чтобы обнять, растрепать золотистые кудряшки.

— Вот глупый! Никто тебя не бросит. Поедешь в Тирон, там твое место. Ты же маг! Не какой-нибудь чародей из мелких, а настоящий, первородное дитя Маари — тебе обязательно нужно учиться! А я буду рядом — только позови.

— Куда это вы без меня собрались? — подал голос Ягодка, будто и не спал вовсе, потом поднялся, и тоже подсел к костру. — Никуда Лаан-ши без меня не поедет.

— Поедет, — твердо повторил отец. — Так нужно.

— Кому нужно? Людям? Магам? Может быть т’хаа-сар Фасхилу?

— Одуванчику. Сам подумай: что ему тут делать? По горам за первоталом лазать? Или у порога сидеть, тебя дожидаться? Хорошая жизнь для мага, ничего не скажешь! В Гнездах нет для него учителя, да и дела по силам нет. Среди даахи он навсегда останется твоим младшим братиком, твоей тенью. А в Тироне сможет учиться у великих мастеров и сам станет великим.

— Тогда и я с ним! — продолжал упираться Ягодка. — Я его хранитель и должен быть рядом.

— Точно, хранитель-недопесок. Тебе тоже нужно учиться, здесь, дома. Жить среди людей ты еще не готов.