Сильнее смерти - [89]

Первый повстанческий год прошел бурно. От него осталось только то, что напоминало о смерти: обломки грузовиков возле дорог, пепелища между холмами, свежие могилы. Дожди смыли следы копыт. Ветер развеял пепел. Кое-где, как высохшие стволы деревьев, в небо смотрели дымоходы, и больше ничего не напоминало о том, что здесь совсем недавно жил человек. Вихрь войны пронесся над землей. Новый год и новая весна несли с собой новые события.

Четнические подразделения располагались начиная от Драгнич — Подове в Герзово, Медне, вплоть до Мрконича; партизанские — от Плевы и Яня до Купреса, Гламоча и Яйце. Стычка произошла очень скоро.

Отряд Дренко располагался в двух селах фронтом к Мрконичу и находился в постоянной боевой готовности. Многое в нем изменилось: Дренко больше не было, поручник сидел в штабе, Сайка проводила дни в одиночестве.

Поручник смело шел по жизни. И все же довольно часто случалось, что он блуждал и шел наугад, пока опять не выходил на ровную дорогу. От жизни ничего особенного он не требовал: ему хотелось немного славы.

На пути осуществления этого желания не раз возникали трудности. Еще в регулярной армии ему чинил препятствия какой-то майор, которого он обогнал на скачках. Произошло это совершенно случайно. Но то, что произошло позднее, не было случайностью. Когда события начали развертываться и первые четнические отряды обозначили, контуры будущей королевской армии, Тимотий и Дренович оттеснили его на задний план.

— Будете возле нас, нам нужен младший офицер.

Эти слова Тимотия были для поручника оскорблением. И в тот день, когда он получил мешок с кокардами и приказание раздать их, настроение у него окончательно испортилось. Между тем, события неожиданно получили новое направление, и поручник ожил. Воспоминание о той ночи, когда он разоблачил Дренко, наполнило его гордостью. Тимотий теперь говорил с ним почти как с равным.

Со времени ареста Дренко поручник стал главой отряда. У него появилась мысль, что о подвиге его должно узнать вышестоящее начальство, и со временем это может дать многое.

Теперь он уже решил не выпускать власть из своих рук. Приблизил к себе Бубало, «Этого зверя можно сделать ручным, и никакого унтер-офицера мне не нужно. Этот и отца родного продаст», — решил поручник.

Четники признали его хорошим командиром. Этому способствовали два случая. Однажды четники привели к нему двоих мусульман в фесках. Расспросив, видел ли кто-нибудь, как «турок» схватили, и получив утвердительный ответ, поручник приказал Бубало отвести их в овраг. Когда тот вернулся, четники пришли к выводу, что командир ненавидит «турок» и что он настоящий серб. В другой раз где-то в горах четники схватили трех партизанских связных (четники и партизаны уже находились в состоянии вражды) и доставили их в штаб. После допроса оказалось, что и они являются «турками». Бубало в полночь отвел их в овраг. Эти два случая укрепили власть поручника и создали ему авторитет сильного командира. Одним словом, все то, что раньше принадлежало Дренко, перешло теперь к поручнику, за исключением красавицы Сайки.

В первое время поручник смотрел на Сайку глазами виновника, считая, что отнял у нее любимого человека. Позднее он и этому нашел оправдание: им руководили якобы патриотические чувства. Он требовал от Сайки, чтобы она поняла это. Обещал сделать все возможное, чтобы спасти Дренко. Однако через некоторое время он пришел к выводу, что ему не к лицу говорить с Сайкой заискивающим тоном. Он даже отнес ее к числу тех, кем должен командовать. Но Сайка была совершенно бесполезным человеком в отряде. И придя к такому решению, он тут же начал корить себя. В душу закралось ничем не объяснимое сожаление.

Вечерами они ужинали по-прежнему вместе, но теперь Сайка быстро уходила. Она ненавидела поручника всеми фибрами своей души, и если бы не нужно было ждать, как решится дело с Дренко, она вела бы себя иначе.

Как-то вечером он пошел проводить ее до дому и под стрехой, когда луна спряталась за тучу, неожиданно коснулся ее руки.

— Холодная, как лед! — голос у него дрожал от волнения.

Сайка вздрогнула и, бросив: «Спокойной ночи!», скрылась. Прислуге сказала, чтобы та закрыла дверь на засов.

С того вечера домогания поручника стали еще более настойчивыми. Пододвигая ей кресло во время обеда, он наклонялся так низко, что она ощущала его дыхание. Съежившись, Сайка отстранялась от него.

— Странная вы женщина, Сая, — сказал он однажды. — Зачем вы себя мучаете? Не буду скрывать: я неравнодушен к вам. Да разве к такой женщине, как вы, можно остаться равнодушным?

— И вы осмеливаетесь говорить мне это, — крикнула Сайка и, окинув поручника презрительным взглядом, скрылась за дверью.

Вечером, после ужина, он сказал:

— Ночи сейчас чудесные, все цветет. Я все больше и больше думаю о вас. Может быть, прогуляемся? Дома духота, а на улице — прекрасно.

Сайка покраснела, хотела что-то сказать, но потом вдруг резко повернулась и выскочила на улицу.

Сайка не могла переносить одного вида поручника. Он же, зная, что сама она никогда к нему не придет, установил за ней слежку, требовал, чтобы ему докладывали, где она бывает. Бубало послушно выполнял задания поручника.