Сильнее смерти - [8]

Уже несколько дней конный полк с приданными подразделениями артиллеристов находился в столице. Сразу после прибытия из Сараево полк разместили в Топчидерском Броде, а на следующий день перевели в Баницу, в бараки. Обстановка была неясной. Дважды полку объявляли приказ на марш к границе и отменяли. Ночью полк по нескольку раз поднимали по тревоге, чтобы направить подразделения для усиления караулов, сопровождения официальных чинов и охраны дороги, для патрулирования окрестностей города. Постоянные тревоги изнуряли бойцов, вызывали ропот. Плевичане гневно возмущались.

— Какого черта мы болтаемся по этому Белграду? — спрашивал Шишко. — Уже три ночи не спим, гоняемся за кем-то, а никого еще не поймали и ни с кем не схватились. Дурость чью-то ублажаем.

— Не спеши, будет еще время подраться, — отвечал Йованчич, покручивая ус и задумчиво глядя перед собой.

— Да с кем? — интересовался Шишко. — Не можем же мы драться сами с собой!

— Найдется с кем, людей хватит. Вон спроси Шолаю, он лучше меня знает, — кивал Йованчич головой в сторону, где Шолая и другие плевичане рыли щель.

Шишко подошел к Шолае, который без устали орудовал лопатой, и тронул его за плечо.

— Хватит тебе копаться в этой глине, постой. Спросить хочу тебя кое о чем. Объясни мне, почему наши стражники все за кем-то гоняются и никого поймать не могут. Что все это значит? На границу не посылают и отбоя тревоге не дают. Каждую минуту, говорят, может что-то случиться, но ведь войны-то еще нет!

Шолая, злой, что его оторвали от работы, разогнулся и строго сказал:

— А что ты меня спрашиваешь? Иди к Проле, он лучше знает, что и как.

Шишко разобиделся.

— И спрошу, не беспокойся. Что-то ты больно злой! — И зашагал прочь.

Шолая отбросил лопату в сторону и полез в карман за табакеркой. Скручивая цигарку, он сорил табак — пальцы дрожали. Прикурив, прислонился к стенке рва, глубоко и часто затягиваясь. Солдаты, копавшие рядом, лениво перебрасывали землю, создавая лишь видимость работы. «Ведь все равно все мы погибнем», — подумал Шолая, и вдруг табак показался ему таким горьким, что он бросил недокуренную папиросу и сплюнул.

После той памятной ночи он встретился с Проле лишь в вагоне поезда. Состав тащился медленно, было скучно, и клонило ко сну. Проле протиснулся между спавшими солдатами и сел около него. Был он серьезен, хмур, в застегнутой на все пуговицы и крючки тесноватой форме.

— Что ты хотел тогда ночью узнать от меня? — тихо спросил он.

— Я тебе все тогда сказал, — резко ответил Шолая.

— А я не понял.

— Твои слова — вранье. Ты рассчитываешь на нашу глупость.

— Значит, ты считаешь, что я врал, когда говорил о перевороте?

— Да, врал.

— А если это была правда? — Проле уселся поудобнее. — Что бы ты, интересно, сказал, если бы я оказался прав? Почему ты считаешь, что переворот невозможен? А если люди объединятся и сделают его?

— Потому что людей, которые могли бы это сделать, нет, — глухо, будто он находился в другом конце вагона, ответил Шолая. — Захотят? Знаю я их. Как до дела дойдет, так они сразу же руки умоют. И ты такой же, как все.

— Это почему ты так думаешь?

— Все вы одинаковы. Почему ты в тот вечер не ударил капрала, который на нас свою злость вымещал? Испугался? То-то и оно. Все вы мастера говорить… пока до драки не дошло.

Оскорбленный Проле резко встал.

— А ты сам почему не ударил капрала, если считал, что это надо было сделать?

— Не стоите вы того, чтобы я за вас в драку лез, — ответил Шолая.

— Вот храбрец нашелся! Один из всех! А того не понимаешь, что стукнуть одного капрала ничего не значит, от этого ничего не изменится. Смахнуть их всех сразу сверху донизу — вот это дело стоящее. — Проле стиснул кулаки. — Ты их бил поодиночке, а что из этого выходило? Всякий раз они опять садились тебе на шею. Чего ты добился? Жандармы по-прежнему расхаживают по улице, и люди, против которых ты боролся, сидят на тех же местах, что и прежде. Все осталось по-старому. Ничего не изменилось.

Только после этих слов Шолая повернулся к Проле. Глаза его смотрели внимательно и зло.

— Я хоть некоторым дал под зад, а ты? Читал свои проповеди! От твоих басен жандармы засыпали, а от моих кулаков у них до сих пор синяки не прошли.

Обрадованный тем, что ему все же удалось задеть Шолаю за живое, Проле с удовлетворением прислонился к стене и, смеясь, произнес:

— Ошибаешься, брат. От наших слов поднимутся тысячи людей и уничтожат всех жандармов до одного.

— Чьих это «наших» слов? — не понял Шолая.

Проле посмотрел на него внимательно, помолчал, подумал, стоит ли говорить дальше на эту тему, а затем решился:

— От моих, твоих и всех недовольных.

Шолая нахмурился и решительно произнес:

— Что ж, поживем — увидим.

Проле почувствовал, что Шолая не хочет продолжать разговор на эту тему и решил оставить его в покое.

На рассвете состав прибыл на место, и больше они не сказали друг другу ни слова.

Сейчас Шолае припомнился разговор в вагоне, и он посмотрел в том направлении, куда ушел Шишко. Тот уже возвращался, увязая ногами в липкой грязи. Шолае не хотелось с ним разговаривать, но Шишко, уже забыв недавнюю стычку, дружески улыбнулся ему и спрыгнул в ров.