Сильнее смерти - [71]

Симан пошел к дому, а Бубало, поплевав на узенькие ладони, взялся за рукоятку топора. Подошел к первому буку, посмотрел на него сердито, размахнулся и ударил острым топором по стволу. Так началась для мальчика новая жизнь, которая приносила ему смертельную усталость, боль в пояснице и кровавые мозоли на ладонях, но зато наполняла все его существо торжеством победы.

Вечером Симан встречал его около дома. Руки мальчика распухли, лицо было исцарапано, а глаза ликовали. С каждым днем он становился все злее и упорнее. Симан с удовольствием наблюдал, как грубеют черты лица мальчика — он на глазах взрослел.

— Ну, сколько турок срубил сегодня? — спрашивал Симан, вытирая руки о штаны и доставая кисет.

— Около сотни! — с гордостью отвечал Бубало. — Одних только визирей пятьдесят. А завтра срублю еще больше.

Симан, довольный, посмеивался, ласково смотрел на задорный мальчишеский вихор, на узкий загорелый лоб.

— Теперь пойдем ко мне ужинать, — приглашал он, — заслужил.

А ночами Бубало снились бесконечные сны о том, как он сражается с турками. Утром же чуть свет он вскакивал, хватал топор и снова отправлялся в лес.

И однажды случилось несчастье. Облюбовав очередное дерево, Бубало встал перед ним, прикидывая, за сколько ударов он его свалит, и взмахнул топором: Но не заметил, что дерево клонится не в ту сторону, в которую он хотел его положить, и продолжал рубить. Неожиданно дерево вздрогнуло и камнем стало падать на маленького дровосека. Бросив топор, Бубало прыгнул в сторону, пытаясь избежать удара, но не успел, и жесткие сучья сбили его на землю. Мальчик долго лежал без сознания, а когда очнулся, то обнаружил, что его придавило упавшим деревом. Невыносимо болел левый глаз. Бубало дотронулся рукой до больного места и похолодел от страха: на месте глаза образовалась неглубокая выемка, а самого глаза не было. С трудом выбравшись из-под дерева, мальчик побрел домой.

В тот вечер, возвратившись с женой с косьбы, Симан не узнал Бубало. На левом глазу его была толстая повязка, правый глаз смотрел печально и тоскливо.

— Что с тобой? — испуганно спросил Симан, торопливо снимая с плеча косу. — Несчастье?

— Визирь меня ранил сегодня, ударил по голове, — мрачно ответил Бубало.

Правый глаз мальчика заволокли слезы.

— Не надо мне было оставлять тебя одного. — И Симан начал ругать себя. — Больше не ходи в лес. Я сам…

Последние слова так сильно обидели мальчика, что он схватил дядю обеими руками за рубашку и решительно произнес:

— Нет, дядя, я хочу с ними рассчитаться! Я их так начну рубить! А глаз уже не болит.

Вот так все это и произошло. Бубало на всю жизнь остался кривым. И воспоминание о том, как произошло это увечье, постоянно подогревало его ненависть к туркам.

Симан и Бубало оказались в первой роте вновь сформированного отряда четников. Командиром у них был назначен Колешко. После событий в долине, приведших к расколу, отряд четников в ту же ночь направился в Мрконичский срез[11]. Плева в те вечера была почти целиком погружена в темноту, только в отдельных домах светились окошки.

Разместив отряд по глухим деревням, командиры немедленно завели строгий порядок. Бойцов заставляли без конца чистить оружие, чинить обмундирование. По приказу поручника каждое утро читалась молитва, после которой проводились занятия по строевой подготовке. На третий день пребывания на новом месте взводы были построены на лугу около скотных дворов и сам поручник стал проводить занятия. От недавно выпавших дождей земля была еще сырая и скользкая. Стоило кому-либо из четников поскользнуться и упасть во время движения, поручник подзывал его к себе.

— Как ногу ставишь, оборванец паршивый! — злобно кричал он на провинившегося.

Поручник требовал, чтобы они ходили строевым шагом, умели отдавать честь, совершать перебежки и вести огонь по противнику из окопа. Сам же он в это время стоял на подстилке из сена, чтобы не промочить ноги.

— Эй ты, ко мне! — крикнул он Колешко.

Тот торопливо подошел.

— Был ли ты, пушкарь, на войне? — спросил поручник.

— Так точно, господин поручник, в батарее господина капитана, — ответил Колешко.

— Почему же тогда ты ходить не умеешь, болтаешься, словно маятник из стороны в сторону? И почему у тебя пузо голое, где твоя рубаха?

— Это итальянцы виноваты, господин поручник, мелкие такие люди, — объяснил Колешко. — Ни их куртки, ни рубахи мне не подходят. Мы в Мркониче четыре тюка обмундирования захватили, так я… все перемерил, и напрасно.

— Меня это не интересует, — оборвал его поручник. — Раз поставили тебя командовать людьми, значит, должен иметь надлежащий внешний вид. К тому же ты командуешь не просто солдатами, а гвардейцами, понял? Отправляйся немедленно в роту и приведи себя в порядок!

Занятия продолжались еще час, после чего людям разрешили идти отдыхать.

— Как же так? — жаловался Бубало, вытирая пот со лба. — Я же в армии не служил, а скидки мне не делают, даже наоборот — плетью грозят. Разве можно стать солдатом за один день?

— Думаешь, мне легче? — сердито проговорил Симан. — Двадцать лет прошло, как я в армии служил, ноги совсем не те.

Другие четники тоже возмущались порядками, заведенными поручником, но после завтрака большинство успокоилось.