Сильнее смерти - [70]

Шли годы. Девушки и парни женились, семьи разрастались и распадались. По селениям бродили монахи в рубашках и с крестом на шее, останавливались на ночлег в крестьянских хижинах, читали проповеди, которых никто не понимал, и прежде чем войти в дом, кропили порог святой водой. А годы все шли, но люди еще не знали, что такое календарь, и мерили время рождением да смертью, свадьбами да праздниками, восходом и заходом солнца. Чтобы оградить свои поля и луга от наступления леса, из-за страха перед бурями и грозами, буранами и дикими зверями люди объединили усилия и создали общину.

Однажды в долину нагрянули солдаты в чалмах и, словно дикая орда, набросились на маленькое поселение. Многих они растоптали конями, многих зарубили, а большинство привязали веревками к своим седлам и увели за собой.

Легенда утверждает, что от того налета схоронились лишь пастухи, бывшие в горах, да старик по имени Владимир, чудом ускользнувший из рук насильников.

Через несколько лет в селение пришли какие-то люди. На головах мужчин были тюрбаны, лица женщин закрыты чадрой. Присмотревшись, старик Владимир вдруг узнал в некоторых из них своих односельчан. Особенно удивился он тому, что пришельцы молились совсем не так, как требует святая вера. Старик немедленно двинулся в горы и рассказал пастухам о том, что видел. Пастухи перепугались и здесь же приняли решение никогда не спускаться вниз в селение.

С той поры детям, которые рождались в нижнем селе, давали имена: Муя, Алия, Хасан, Эсма, а в верхнем, что выросли в горах под предводительством отшельника Владимира, — Душан, Никола, Симан, Анджа и тому подобное. Так люди, когда-то жившие одной семьей, разделились, как пчелы, на два улья и прервали всякие связи друг с другом. Те, что жили в долине — доляне — стали называться турками, а в горах — горцы — гяурами[9] и райями[10]. Обнажились мечи и ятаганы, брат начал стрелять в брата: отравленные семена, брошенные пришельцами турками, дали свои кровавые всходы.

На месте Плевы первый дом был построен где-то в конце семнадцатого века. Человек по имени Владимир, лет сорока от роду, срубил здесь избу и поселился в ней с женой и двумя сыновьями. За время своей жизни он раскорчевал делянку леса и стал сеять на ней рожь и кукурузу. После него наследство перешло к Николе, от Николы к Джордже, от Джорджи к Станко, затем опять к Владимиру и так без конца, пока не дошел черед до Симана. Семья выросла в семейство, семейство в поселок, поселок в село, и тонкая нить, связывавшая его зачинателей, порвалась.

Будучи еще совсем молодым, отправился Симан на заработки, лелея мечту расширить свое хозяйство. У него уже было два поля и луг на берегу Пливы, но можно было отвоевать еще кусок земли у букового леса. Поскольку лес начинался прямо за его домом, он решил его срубить и продать, а затем выкорчевать пни и распахать поле. По соседству с ним жила вдова его брата Аника с сыном, светловолосым Бубало — его с детства прозвали Бубкой за то, что он заикался. Симан помогал вдове чем мог, посылал к ней свою жену на уборку урожая, а Бубку часто брал к себе учить разному ремеслу.

— Привыкай к труду с малолетства — мать у тебя слабая, — наставлял он мальчика, показывая ему, как надо косить, готовить корм для скота, охотиться на зверей и птиц, ловить рыбу.

Однажды утром он взял Бубку за руку и привел в лес.

— Как, хватит силенок деревья валить? — спросил Симан с хитроватой улыбкой и протянул мальчику топор.

Удивленный предложением и обрадованный тем, что ему оказано такое большое доверие, Бубка самонадеянно ответил:

— Хватит.

— А вдруг не сможешь? — подзадорил его Симан, покручивая кончик уса.

— Смогу! Вот увидишь! — торопливо проговорил Бубка, боясь, как бы дядя не передумал.

— Ну что ж, посмотрим, — сказал Симан.

Мальчик приблизился к ближайшему буку и замахнулся топором. Он уже хотел нанести первый удар, как вдруг услышал голос дяди:

— Подожди!

Бубало испуганно посмотрел в его сторону. Неужели он отберет у него топор?

— Повремени с рубкой, хочу спросить тебя кое о чем, — сказал Симан, глядя мальчику в глаза. — Турок ненавидишь?

— Ненавижу, — ответил мальчик, удивленный вопросом.

— Если бы пришли янычары — помнишь, о которых я читал тебе в книге? — что бы ты стал делать? Ну, допустим, в это время ты стоишь с саблей в руке, а они на тебя налетают?

— Рубил бы их направо и налево! — воскликнул Бубало и замахал топором. Лицо его исказилось, глаза злобно сверкнули.

— Ну, так будешь махать — турки тебя первым зарубят, — сказал Симан. — Дай топор!

Как зачарованный, смотрел Бубало на дядю, который показывал ему, как надо держать топор при ударе.

— Дай, дай, теперь знаю! — воскликнул мальчик.

Симан вернул ему топор и отошел в сторону. Схватив топор обеими руками, Бубало подошел к буку и, стараясь подражать дяде, широко размахнулся и изо всей силы ударил по толстому стволу дерева. Топор под острым углом глубоко вошел в дерево, словно это был сыр, и отколол порядочный кусок.

— Вот хорошо! — весело воскликнул Симан. — Так и действуй. Представь себе, что каждое дерево — это турок. Тонкое дерево — рядовой, потолще — визирь. Вечером приду посмотреть, сколько турок ты зарубил.