Сильнее смерти - [68]

— Да вот прибыл. — Он глубоко вздохнул. — А как здесь моя жена? Расскажи!

На лице старика заиграла злорадная усмешка, но он быстро спрятал ее в густой седой бороде.

— Хорошо живет.

— Когда она вошла в комитет?

— Вошла, да потом вышла. Сейчас дома сидит. Тихая.

— Проле когда был?

— Да уже две недели после того прошло.

— Силой ее загнали или сама согласилась?

— Никто ее не принуждал, — ответил старик. — Те предложили, а народ проголосовал.

— Значит, они ее выбрали и она не возражала? — заключил Бубало. — Ну а комиссар часто наведывается в Плеву? — спросил он, наблюдая как Мичун набивает трубку табаком.

— С того раза не был, — ответил старик.

— А Шолая?

— Этот еще не приезжал.

Бубало замолк. Долго смотрел, прижмурив глаз, на лампу, стекло у которой вверху совсем закоптело.

— Да, странные дела творятся у нас, — вздохнул он. — Выходит, бабы теперь над мужиками будут верховодить?

Смяв окурок, Бухало решительно поднялся. Лицо его покраснело, на скулах под давно небритой щетиной ходили желваки.

— С ней я еще поговорю. И с Проле рассчитаюсь.

— Жену не бей, она не виновата. Проле за все в ответе, — мрачно сказал старик.

Бубало взглянул на старика, на висевшую в красном углу небольшую икону, на портрет короля над кроватью.

— Не знаю, чего офицеры ждут, почему не начинают, — произнес он.

— Скоро начнут, бог даст, — обнадежил его старик.

— Ну я пойду, будь здоров, старик!

— Счастливого пути, — ответил Мичун.

Бубало проехал мимо церквушки и, сделав небольшой крюк, чтобы объехать заросшую кустарником межу, выбрался на тропу. Утоптанная тысячами ног, тропинка звучала под копытами лошади словно бетонка. Близился рассвет. По небу потянулись белесые клочья тумана, с реки подул влажный ветерок. Поднявшись на холм, Бубало отыскал взглядом свой дом с мутневшей в неясном свете занимавшегося утра прорезью окна. Шагом, чтобы не разбудить жену, спустился к дому и направил лошадь к хлеву. Открыл ворота. В нос ударил теплый запах навоза. Он торопливо расседлал коня и завел его в хлев.

Дарка в ту ночь спала крепко. Не думала она, что муж может приехать. Не слышала она ни скрипа двери, ни стука ботинок Бубало.

Стараясь не шуметь, Бубало осторожно чиркнул спичкой и прошел к тому месту, где всегда висела лампа на гвозде. Зажег фитиль, бросил взгляд на спящую жену и стал надевать на лампу стекло. Рука его так дрожала, что он чуть не разбил стекло. Выйдя на середину комнаты, Бубало стал рассматривать спящую Дарку. Щеки ее раскраснелись, губы были слегка открыты. Спала она спокойно, от глубокого, ровного дыхания рубашка на ее груди шевелилась.

Бубало начал расстегивать ремень, ногой шумно отодвинул табурет.

Дарка сразу же проснулась, сперва испуганно охнула, затем одним движением сбросила с себя одеяло и пронзительно вскрикнула.

— Бубка! Пришел!

Она спустила ноги с кровати, густые волосы рассыпались ей по плечам.

— Сука! — бешено взвизгнул он, взмахнув ремнем. — Ты чем без мужа занимаешься?!

Он подскочил к кровати.

— В комитет захотела! — И Бубало начал яростно стегать Дарку ремнем. — Равноправия захотела? Сходки тебе нужны? Собрания?

Дарка извивалась всем телом, кричала, протягивала руки, пытаясь остановить его, а он все больше распалялся.

— Будешь знать! Будешь знать! Будешь знать! — хрипло приговаривал он при каждом ударе.

Пряжка ремня звякала, опускаясь на плечи женщины, врезалась в тело, прикрытое лишь полотняной белой рубашкой. Бубало остановился лишь тогда, когда рубашка жены покрылась пятнами крови.

Дарка горько рыдала, уткнувшись головой в подушку.

— Душегуб! Злодей! — выкрикивала она.

Стаскивая с ног сапоги, Бубало бормотал:

— Ну и жены нынче пошли. Убивать вас таких надо.

IX

На леса и поля с неба непрерывно падал снег, перемешанный с дождем. Дороги и тропинки покрылись раскисшей снежной кашей. Сильный ветер загонял женщин в избы, заставлял стариков и детей жаться к очагам, в которых целыми днями поддерживался огонь. С гор в долину все чаще прорывалось холодное дыхание приближающейся зимы. Заморозки сковывали тонким льдом лужи на дорогах. Виторог закутывался в снежное покрывало, готовясь к длинной зимней спячке до весны.

Убаюкивающе шумел лес. Вздулась Плива, принявшая в свое ложе многочисленные потоки дождевой воды, бегущей с гор. Снежные ночи сменяли дождливые дни. Осень сдавала зиме свои дела.

В один из таких вечеров в Плеве появились десять всадников. Конники промокли до нитки, от лошадей шел пар. Миновав мост, они галопом устремились на холм, а забравшись на него, помчались к ближайшим домам. В руках у всадников были плетки.

В домах только что стали зажигаться огни. Внизу, притихшая под дождем, лежала Плива. Мокрый пес, трусивший по тропинке, ведущей к церкви, завидев всадников, испуганно взвизгнул и нырнул за первый встретившийся забор.

— На сходку! — крикнул один из всадников, остановившийся около калитки Йованчича. Взмахнув плеткой, он что есть силы хлестнул по забору и поехал дальше.

— На сходку! — доносилось отовсюду.

Возгласы неслись с одного холма на другой, и вскоре вся Плева была на ногах. Разбуженные уличным шумом, в хлевах замычали коровы, заблеяли овцы. Петух деда Перушко захлопал крыльями и закукарекав во все горло. Закудахтали потревоженные куры.