Сильнее смерти - [19]

Невдалеке от них распрягали лошадь Шишко с Шолаей.

— Вот в этом лесочке и бой примем, — говорил Шишко. — Кому судьба — останется навечно под каким-нибудь дубом. Все-таки лучше, чем подыхать в голом поле. Если землей тебя не засыплют, так лес мягкими листьями прикроет.

Когда кони были распряжены и размещены, солдаты поставили палатки, развели костры и стали готовить ужин.

XIII

Так прошло несколько дней. В противотанковой батарее кроме плевичан оказалось много новых солдат. По утрам они выстраивались на лесной поляне, где проводился развод на работу. Солдаты копали траншеи, ходы сообщения, окопы для орудий, ниши для боеприпасов. Людей заставляли напрягать все силы, и к вечеру они падали от усталости.

— Если фашисты застанут нас в таком состоянии, они нас голыми руками возьмут. У меня не хватит силы даже снаряд поднять, — однажды сказал Колешко по пути в палатку (он был заряжающим).

На третий день на позициях батареи появился генерал. Это был небольшого роста, пожилой человек с иссиня-черными волосами, еще не тронутыми сединой, и смуглым лицом. Подчеркнуто демонстрируя военную выправку, он быстро обошел строй батареи в сопровождении Тимотия, Дренко, поручника Матича и огромного Дреновича, а затем направился на огневые позиции. Здесь генерал был более внимателен.

— Запланирован ли фланговый огонь? — спросил он, показывая на две пушки, которые были установлены в лесу почти у самой дороги и хорошо замаскированы.

— Для этих не запланирован, господин генерал, местность не позволяет, — ответил Дренко. — Но третье орудие, которое мы установили вон на той высотке, имеет почти круговой сектор обстрела.

— Очень хорошо, — сказал генерал и повернулся, чтобы следовать дальше. — Только потребуется ли нам это? — добавил он, взбираясь на довольно крутой холм. — Пожалуй, третье орудие надо поставить внизу, около дороги, — посоветовал он, осмотрев местность с вершины холма.

Когда генерал уехал, Дренович приказал снять третье орудие с высоты и установить его в лощине вблизи дороги.

— Господин подпоручник, на новой позиции это орудие будет совершенно бесполезным. Это все равно что своими руками вывести его из строя, — осмелился возразить унтер-офицер, командовавший расчетом этого орудия.

— Это приказ генерала, — оборвал Дренович унтер-офицера. — Ему лучше знать, что надо делать. Выполняйте!

— Но, господин подпоручник, — краснея от волнения, возразил унтер-офицер. — На новой позиции у орудия не будет никакой полосы обстрела и дорога не будет простреливаться.

— Выполняйте приказ, унтер-офицер, — повторил подпоручник. Затем немного подумал и добавил: — А ваше мнение я доложу командиру батареи.

Через час пришел капитан Дренко. Подпоручник Дренович сообщил ему мнение командира расчета и одновременно высказал собственное суждение:

— Орудию действительно там не место. Некуда ему там будет стрелять. Удивительно, как генерал этого не заметил.

Дренко осмотрел новую позицию лично и убедился, что она выбрана на редкость неудачно.

— Не понимаю, — говорил он сам с собой, — зачем генералу потребовалось снимать орудие с высоты.

Дренко приказал установить пушку над лощиной, на скате.

Этот случай послужил пищей для разговоров среди плевичан.

— Видал, что генерал с пушкой отчудил! — говорил Шишко. — Загнал ее в щель, откуда можно только по воробьям стрелять. Танки проходили бы над самым дулом, а взять их нечем.

— Не нашего ума дело, — возражал Колешко. — Откуда нам знать, что снизу хуже стрелять?

— Откуда снизу?

— С того места, которое генерал указал. Может, оттуда можно танк по брюху бить?

— Эх ты, блеешь, как баран, а того не знаешь, что оттуда дорогу совсем не видно, — набросился на него Козина.

— Может и так, только место для орудий выбирать — дело начальства. Мы в таких делах не разбираемся, — упорствовал Колешко.

— Конечно, по-твоему получается, если человек пастух, так ни о чем другом, кроме своих овец, он и понятия не должен иметь, так, что ли? — сердился Козина. — Но ведь и слепому видно, что нельзя там пушку ставить.

— Правильно Козина говорит, — поддержал его Округлица.

— Что вы спорите зря? Генерал свое дело знает. Может, он специально пушку в ту лощину загнал, чтобы немецкие машины не пострадали? — зло процедил сквозь зубы Ракита.

— И так может быть, — горько усмехнулся Йованчич.

— Слишком много, вижу я, вы знаете. Бесполезно с вами говорить, — обозлился Колешко и ушел.

Но споры на этом не кончились. Шолая потащил Проле за деревья и очень серьезно спросил, глядя ему в глаза:

— Скажи, Проле, почему пушку перетащили? Вижу, что ты знаешь, но молчишь.

— Если я скажу, ты не поверишь, — так же серьезно ответил Проле.

— Поверю, говори. Думаешь, предательство?

— Да.

Шолая несколько мгновений стоял неподвижно, уставившись на трухлявый пень дуба, затем поднял глаза.

— Думаешь, и в других местах то же самое?

— Везде.

Шолая опустил голову:

— Почему же ты молчал?

— Все выбирал, как лучше начать разговор, — ответил Проле. — Об этом должны знать не только плевичане, но и все солдаты. А скажешь раньше, никто не поверит. И ты в том числе. Сейчас, пожалуй, пришло время сказать, хотя то, что генерал поставил пушку во впадину — сущий пустяк по сравнению с тем, что они вообще замышляют.