Сильнее смерти - [15]

Так и текло для нее время. Днем занималась своими обычными домашними делами, а вечером забирала дочь в пристройку, пока не нагреется комната в доме, и разговаривала с ней об отце.

— Теперь наш папа военную форму носит. По утрам рано-рано, еще и зорька не забрезжила, отправляется он на учение. А поля там голые, хоть шаром покати, пустынные, совсем-совсем чужие. Нет там ни наших лесов, ни Пливы. Вечером возвращается усталый и все о нас думает. Очень он скучает по дому, спать ляжет, ворочается с боку на бок — никак заснуть не может. Очень бы хотелось ему с нами быть, а его не отпускают.

И долго-долго рассказывала она дочке об отце, пока малышка не начинала засыпать, убаюканная плавным ритмом ее речи. Тогда она несла девочку в постель.

Слезы бежали из глаз и сами собой высыхали. Незаметно песня убаюкивала и ее. Зорка засыпала, и сразу во сне ей являлся Шолая, идущий по длинной-длинной дороге…

События развивались быстро. На следующий день утром из Шипово прискакал почтальон и, не останавливаясь, на ходу бросил деду Перушко конверт, запечатанный красной печатью.

Ошеломленный старик хотел спросить почтальона, что все это значит, но не успел. Конник мгновенно развернулся и, вонзив шпоры в живот взмыленной лошади, сразу перешел в галоп. Лишь проскакав с десяток метров, он обернулся и крикнул:

— Королевский указ, читай!

Перушко дрожащими пальцами сломал печать и вскрыл конверт. А через час он держал речь перед собравшимися на сходку стариками и женщинами:

— Так вот, значит, что случилось. Король взял власть в свои руки и приказывает: «Пусть будет мир, порядок и законность. Люди, которые взбунтовались, пусть возвращаются по своим домам — я их всех прощаю». Выходит, что беда прошла.

— А о какой беде ты говоришь? — спросил один древний старик, прикладывая ладонь к уху, чтобы лучше слышать ответ.

Вопрос смутил Перушко, так как он и сам не мог точно сказать, какую беду он имел в виду. Чтобы скрыть это, он обрушился на старика с упреками.

— Что ты меня спрашиваешь, я с королем рядом не сидел. Раз он написал в указе, что несчастье предотвращено, значит так оно и есть. Ему лучше знать.

— Все это хорошо. Нам только не ясно, кто там бунтовал и кому объявлено королевское прощение? — настаивал старик при шумной поддержке сходки.

— Кого-то дьявол попутал, факт, — разозлился Перушко. — Может, кто и из наших бунтовал, откуда нам знать, — вспомнил он про письмо от Шишко.

— Да-а, все может быть, все может быть. Зачем же иначе указ было писать, — удовлетворенно забормотали старики.

Но женщинам далеко еще не все было ясно.

— А написано в указе, что наши мужья должны домой вернуться? А война будет? Армию распустят? — спрашивали они наперебой.

Перушко едва успевал отвечать. Наконец он поднял палку и решительно стукнул ею об пол.

— Хватит. Что дальше будет, увидим. Только один король знает, что надо делать.

После сходки Зорка сразу вернулась домой. Собрание породило в ней предчувствие каких-то перемен и успокоило. Под вечер, накормив скотину, Зорка пошла отдыхать. Дочка уже спала. Не зажигая лампу, она взяла на руки спящую дочь и подошла к окну. Сумерки быстро сгущались. Ночь разливалась по глубоким низинам, подбиралась к Плеве. Внизу под селом несла свои воды река, играя черными впадинами водоворотов.

XI

Полк вышел на рассвете. Через неполных два часа марша город скрылся за горизонтом. Длинные артиллерийские упряжки, полковой обоз, боевые конные эскадроны растянулись на километры по ровной Воеводинской дороге. Кругом, куда доставал глаз, виднелись зеленые всходы пшеницы, перемежавшиеся частоколом стеблей прошлогодней кукурузы и подсолнечника.

Развалившись в соломе на длинной обозной повозке, Йованчич смотрел на залитую солнцем равнину и вздыхал:

— Вот это земля так земля, ничего не скажешь. Черная, жирная, сильная. Нам бы такую землю. А, Ракита?

Ракита сидел на дробине повозки, держа в руках вожжи. Не выспавшись прошлой ночью, он чувствовал себя словно с похмелья.

— А зачем она нам? — вяло ответил он. — Мы и свою-то не обрабатываем как следует.

— Чудак человек, она знаешь какой урожай приносит, — сказал Йованчич.

— Любая земля уродит, если руки к ней приложишь, — не поднимая головы, ответил Ракита. — А мы с тобой плохие работники, в том и причина. Вот поесть мы мастера.

Йованчич недовольно посмотрел на Ракиту, но больше ничего не сказал. В глубине души он не был согласен с ним, так как любил землю и сейчас чувствовал себя несчастным оттого, что у него нет таких плодородных полей, как эти. Поймав языком кончик уса, он начал задумчиво его грызть.

На передних повозках было оживленнее.

— Братцы, смотрите, заяц! Вот скачет! Эй, останови лошадь, я его поймаю! — закричал Шишко и приготовился было спрыгнуть с повозки.

Но огромная лапа Колешко схватила его за ворот и отбросила на ящик со снарядами.

— Ты что, не в своем уме? Хочешь, чтобы офицер заметил и нас всех ссадил?

— Почему вы не даете человеку поохотиться? — подзадоривал их Округлица. — Он же хороший охотник. Слушай, Шишко, поймай зайца, так зайчатинки хочется.

Все рассмеялись, а Шишко перебрался к передку повозки и уселся между Проле и Округлицей.