Сильнее смерти - [103]

Бубало обернулся, посмотрел на всех и, взмахнув плетью, крикнул:

— Идите, отсыпайтесь! Я знал, что вы меня бросите! Идите!

И с этими словами он скрылся в лесу.

Под буками тек ручей. Бубало слез с лошади. Напоив ее, сам нагнулся, чтобы напиться. В воде отразилось искаженное злостью лицо. Над головой изрезанное ветвями деревьев синело небо. Бубало поднялся. Потом вдруг поскользнулся и с трудом удержался на ногах. Вскочив в седло, изо всей силы стегнул лошадь и начал бить ее по шее, морде, бокам. Лошадь понеслась по тропе.

Вылетев на пустырь, Бубало устало опустил руку и, дрожа всем телом, прилег в седле. Голова упала на гриву лошади. Поводья отпустил, давая лошади возможность самой выбирать дорогу. Он не знал, сколько времени ехал так, ощущая теплоту солнца на затылке. Вдруг лошадь остановилась. Бубало поднял голову и остолбенел. Не веря своим глазам, он дернул узду, но лошадь не двинулась с места.

— Слезай, Бубка! — сказал Шолая, держа узду у самой морды лошади. — Далеко отправился?

Бубало не верил своим глазам: Шолая, Муса, Белица и целый отряд длинной колонной стояли на опушке леса. Растерянный, он повернулся в седле и хотел что-то сказать.

— Слазь! — еще раз приказал Шолая.

Вечером его расстреляли.

XII

Наступление на четников было стремительным. Разгромив их первые линии, Шолая продолжал преследование. Смерть Проле и картина, которую он видел под буковыми деревьями, привели его в ярость. Он косил огнем все на своем пути.

Четники начали отступать. Паника охватила их самый глубокий тыл.

…Дед Перушко отскочил от стола, прислушался, бросил нож возле зарезанного теленка и подбежал к двери. Бородка его дрожала от страха. С улицы доносились звуки выстрелов. Длинная пулеметная очередь разорвала утреннюю тишину.

— Шишко, подымайся! — крикнул он.

Спавший на соломе Шишко повернулся и открыл глаза.

— Что случилось?

— Подымайся! — крикнул Перушко. — Началось! Шолая идет!

Шишко вскочил на ноги.

— А откуда ты знаешь, что Шолая?

— Прислушайся!

Шишко прислушался к звукам выстрелов, схватил сапоги и начал натягивать их.

Перушко дрожал всем телом и никак не мог попасть в рукав пиджака. Глаза его нервно бегали по комнате. Губы шевелились, произнося какие-то непонятные слова.

— Сейчас мы с тобой на очереди. Это как пить дать. С Бубало счеты свел. Не будет нам жизни, пока он ходит по земле. И откуда он так рано взялся? Значит, еще ночью выступил.

— Он всегда как снег на голову, — пробормотал Шишко, мучаясь с сапогами.

— Трижды удирал. Может быть, и сейчас удастся! — простонал дед. — Эх, Шишко, несчастливые мы! Ты что к сапогу прилип? Бросай его!

Перушко подскочил к двери и ударил ее ногой.

Все плавало в тумане. Ветки сливовых деревьев висели на дощатом заборе, как платья, которые кто-то повесил посушить. Калитка была сломана. Мимо нее промчалась оседланная лошадь без наездника. Как призрак, бежал рысцой поп Кулунджия в мантии. За ним в красной накидке бежала толстая попадья и, спотыкаясь, кричала:

— Убивают! Помогите!

Дед Перушко подпрыгнул, посмотрел на подвешенного на ореховом дереве до половины ободранного козла и, бросив взгляд вниз, на дорогу, увидел четников, бегущих к дому, где был штаб.

— Смерть уже здесь! Бежим, Шишко! — стонал он.

Перушко обернулся, прикинул расстояние до ограды и бросился к ней.

— За мной!

Шишко помчался за ним. Стрельба усиливалась. Летевшие со всех сторон пули напоминали чем-то разозлившихся ос.

Шишко перемахнул через плетень и бросился к штабу. Перушко хотел сделать то же самое, но зацепился за гвоздь, и пиджак разъехался по швам. Сам он скатился в пшеницу и начал кричать:

— Шишко! Шишко! Не оставляй меня! Подожди!

Но Шишко уже скрылся из виду. Перушко поднялся, прислушался и, собравшись с силами, побежал. Вокруг ни души. Перушко почувствовал себя одиноким, и пули, свистевшие над головой, казались ему теперь еще более страшными. Миновав пшеничное поле, он влетел во двор штаба, остановился. Тишина. Двери дома раскрыты настежь.

Перушко посмотрел на ниву и ужаснулся. В пшенице лежала попадья в красной накидке. Неподалеку маячила черная мантия попа. А еще дальше чернело несколько фигур. Там, конечно, должен быть и Шишко. Стрельба не прекращалась. У Перушко потемнело в глазах. Оглушенный взрывом, он бросился в раскрытые двери штаба. Перескочив порог, оказался в темном, холодном помещении. Приглядевшись, увидел старые овечьи шкуры, груды пакли, мешки с зерном, кадки с морсом, бочку ракии и еще одну бочку, которая была намного выше его. Он поспешил спрятаться за нее, и вдруг в голову пришла мысль: «А что если залезть в бочку?»

Дед начал взбираться на бочку. Новый выстрел подогнал его. Он разжал пальцы раньше времени и шлепнулся на что-то мягкое. А через мгновение почувствовал, что тонет.

— Мед! Мед! — закричал он от неожиданности.

Перушко начал тонуть. Ухватился руками за клепки, чтобы удержаться, но это не помогало. Липкая масса увлекала его все глубже. Дед попытался двинуть ногами, но это ему не удалось — к ним будто привязали свинцовые болванки.

— Неужели в меде придется утонуть? — взвизгнул он и еще сильнее, перепуганный собственным голосом, который разнесся глухим эхом, стал судорожно хвататься за стенки бочки.