Сила неведомая - [44]

– И я не умна, как он! – продолжала Манелла.

– Нет, не умны, слава Богу! Но вы верны, а верность – нечто большее, чем ум. Что же, завтра мне придётся уехать – здесь от меня пользы больше не будет. Фактически, я бы предпочёл стоять в стороне от этого дела. Однако я предчувствую, что смогу чем-нибудь быть полезен Ситону в Вашингтоне, когда вернусь; а пока я оставлю вам письмо для него…

– Вы же не станете упоминать обо мне в письме! – поспешно прервала его Манелла. – Нет, вы не должны, вы не можете!

Гвент поднял руку в успокаивающем жесте.

– Не бойтесь, девочка моя! Я не такой грубиян. Я бы ни за что не выдал вашей тайны! У меня нет права ничего говорить о вас, и я не стану. Моё письмо будет касаться только бизнеса – прочтите его, если угодно…

– О нет! – сразу же выпалила она с искренним достоинством. – Я не стану подвергать сомнению ваше слово!

Гвент бросил на неё явно восхищённый взгляд. Даже в вечернем сумраке её красота сияла прелестью белого цветка посреди тёмной листвы. «Она бы произвела фурор в Нью-Йорке! – подумал он. – С такими-то славными глазами да волосами!»

И неясное сожаление о потерянной молодости кольнуло его; он был очень богат и, будь он моложе, то попробовал бы создать семью с этим неиспорченным прекрасным созданием; ему было бы приятно нарядить её в королевские одежды и вплести прекраснейшие бриллианты в её тёмные волосы, так чтобы она превратилась в чудо и предмет зависти для всех зрителей. На её последнее замечание он ответил с добродушным лёгким поклоном и улыбкой.

– Хорошо! Никогда не сомневайтесь в нём! – сказал он. – Если вам когда-либо потребуется друг, то вы можете положиться на Сэма Гвента. Я член Конгресса, и вы всегда сможете легко найти меня. Но запомните мой совет – не принимайте за «бога» первого встречного, который до этого не дотягивает…

Когда он говорил, внезапная зубчатая вспышка молнии разорвала небо, за которой почти немедленно последовал длинный, глухой раскат грома, прокатившийся по всей долине. Начали падать огромные капли дождя.

– Скорее! Укроемся внутри! – И Гвент схватил Манеллу за руку. – Бежим!

И как дети они помчались через сад к лоджии «Плазы», достигнув её как раз в тот момент, когда грянула вторая вспышка и громовой раскат с удвоенной силой.

– Буря! – заметил длиннолицый инвалид в коляске, глядя на спешивших укрыться людей.

– Да, это буря! – ответил Гвент, отпуская руку своей спутницы. – Доброй ночи, мисс Сорисо!

Она грациозно наклонила голову, улыбнувшись:

– Доброй ночи, сеньор!

Глава 14

Условности до сих пор имеют значение даже в наши чуждые условностей времена, и Моргана Роял, независимая и богатая молодая женщина, так же подчинялась правилам и обычаям, прибегая к услугам дуэньи, старой доброй английской леди дворянского рода, как она описала её маркизу Риварди. Леди Кингсвуд заслуживала такого описания, поскольку представляла собой исключительную английскую дворянку, и её титул меньше всего значил для неё самой, особенно, по её же мнению. Ни пятнышка снобизма не было заметно в её простом, добродушном характере, и когда её покойный муж, знаменитый офицер, был посвящён в рыцари за особые заслуги и преданность во время войны, она лишь оплакивала его разрушенное здоровье и инвалидность от полученных ранений, помешав ему насладиться личной гордостью по поводу этой «чести». Его смерть последовала вскоре после признания королём его заслуг, а жене досталась его пенсия и дочь, которая, в спешке выскочив замуж, вскоре раскаялась в этом, когда её бросил пьяница-муж с двумя маленькими детьми на попечении. Естественно, леди Кингсвуд взяла на себя большую часть связанных с этим забот, но её пенсия вдовы военного не покрывала всех расходов, так что ей пришлось срочно думать об изыскании дополнительных способов увеличения скудных доходов. Она не была умной женщиной, у неё не было особенных талантов, глаза её не позволяли зарабатывать шитьём, и она не способна была управиться даже с самой простой печатной машинкой. Однако она обладала исключительно изящными манерами, имела прекрасное воспитание и тактичность и, правильным образом рассудив, что это воспитание и тактичность весьма ценились в некоторых сегментах «нового» общества, она стала подыскивать себе посредством различных связей должность компаньонки, или дуэньи, у «одной леди». Как раз когда она уже почти утратила надежду на успех этого предприятия, эта самая «одна леди» явилась в эльфийском образе Морганы Роял, которая после краткого собеседования в Лондоне выбрала именно её так быстро, что это казалось необъяснимым, и предложила ей зарплату в размере пяти сотен долларов в год, что для леди Кингсвуд было тогда целым небольшим состоянием.

– Вам ничего не нужно будет делать, кроме как быть приятной! – сказала ей Моргана с улыбкой. – И наслаждаться собою, как вам будет угодно. Конечно, я не ожидаю с вашей стороны контроля или лишних вопросов – я женщина независимая и живу как хочу, но я не совсем «современна». Я не пью, не курю, не употребляю наркотиков и не гонюсь за мужским обществом. Думаю, что вы будете чувствовать себя комфортно!

И леди Кингсвуд и в самом деле «почувствовал себя комфортно». Её собственная дочь никогда так не заботилась о её комфорте, как Моргана, и день за днём она становилась всё более заинтересованной и очарованной оригинальным образом мысли и чарующей личностью этой странной маленькой женщины, которую обычные развлечения общества нисколько не прельщали. И теперь, обосновавшись в её собственных роскошно устроенных комнатах в «Палаццо де Оро», в сицилийском рае Морганы, она почти забыла о таком явлении, как бедность или убогие попытки «свести концы с концами». Прогуливаясь по балкону из розового мрамора и глядя на прелестную морскую голубизну, она внутренне благодарила Бога за Его благодеяния и поражалась той исключительной удаче, что принесла ей такой мир, в сочетании с удобством и роскошью на закате её дней. Она была красивой старой дамой; её утончённые черты, мягкие голубые глаза и седые волосы были готовой «композицией» для французской миниатюры восемнадцатого века, а её платье прекрасно дополняло её элегантностью хорошего вкуса. Она была непреклонно верна занимаемой должности; она ни о чём не «спрашивала» и не «контролировала» Моргану, не пыталась навязывать своё мнение по поводу её действий, и если она естественным образом и испытывала некоторое любопытство к целям или предприятиям столь блестящей и очаровательной личности, то никак этого не показывала. Её интересовал маркиз Риварди, но ещё более священник, дон Алоизус, к кому она чувствовала исключительное расположение, отчасти из-за его почтенной внешности и манер, отчасти из-за того уважения, что сама она питала к Католичеству, в котором женщина освящается, будучи Святой Девой, и почитается достойной сочетания с Божеством. Она знала, как знаем и все мы внутри себя, что это символ величайшей истины, которой никогда не научится человечество.