Сила или комфорт: выбор судьбы - [34]

Пассионарное напряжение, направленное к переменам в обществе, начало нарастать в интеллигенции с середины XIX века. Русская интеллигенция, в отличие от западной, являлась не столько интеллектуальной прослойкой, сколько более совестливой и культурной общностью. Она включала самые разные страты общества – разночинцев. Объединенная пассионарностью, русская интеллигенция устремилась к претворению в жизнь передовых на то время социальных идей. Однако глубочайший раскол русского народа в правах и культуре, слабое понимание интеллигенцией жизни народной толщи, способствовало развитию у интеллигентов-пассионариев мечтательности, увлечению ими утопическими идеями и прожектами, но с другой стороны, толкало к терроризму.

Русский культурный слой оказался над пропастью, разделяющей монархию сверху и темную массу крестьянства снизу. Безвыходность, отсутствие возможностей что-либо изменить в абсолютистском режиме, способствовало распространению самых радикальных социальных учений и анархических идей. Интеллигенция жила в расколе, в отрыве от народных толщ и окраин, вырабатывая в себе постепенно раскольническую мораль, что привело впоследствии к крайним формам терроризма.

Н. Бердяев: «Усвоение западных идей и учений русской интеллигенцией было в большинстве случаев догматическим. То, что на Западе было научной теорией, подлежащей критике, гипотезой или, во всяком случае, истиной относительной, не претендующей на всеобщность, у русских интеллигентов превращалось в догматику, во что-то вроде религиозного откровения».

Догматически, тоталитарно были восприняты русской интеллигенцией, задыхающейся от пассионарного напряжения, передовые на то время западные идеи, в особенности марксизм. Марксизм был воспринят ими как истина в последней инстанции, универсальная для всего человечества, средство от всех бед.

Пассионарное напряжение, даже пассионарное отчаяние интеллигентов-революционеров во второй половине XIX века достигло такой степени, что единственным лекарством от болезни России им стал казаться террор. Началось умерщвление всех, причастных к поддержанию несправедливого социального строя – полицейских, служащих, управленцев любых уровней – до 3000 человек в год. И такое случилось в глубоко верующей православной стране, в народе, всегда приверженным христианским ценностям. Тем не менее, кровавый террор стал императивом немногочисленной, но исключительно пассионарной кучки интеллигенов-революцинеров. Ф.Достоевский назвал их в своем одноименном романе «бесами».

В 1869 г. революционером С.Г.Нечаевым был опубликован за рубежом «Катехизис революционера». Это был открытый призыв к террору. Следующие несколько параграфов Катехизиса дают представление о степени пассионарной напряженности, возникшей тогда в русском обществе.

«§5. Революционер – человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует тайная или явная, но непрерывная и непримиримая война на жизнь и на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.

§6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение -успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель – беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ее достижению.

§7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционерная страсть, став в нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединиться с холодным расчетом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции.

§11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем – с одной стороны, а с другой – трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить.

§13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире. Если он может остановиться перед истреблением положения, отношения или какого либо человека, принадлежащего к этому миру, в котором – все и все должны быть ему равно ненавистны. Тем хуже для него, если у него есть в нем родственные, дружеские или любовные отношения; он не революционер, если они могут остановить его руку.

§15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория – неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих.