Сила или комфорт: выбор судьбы - [33]

В учении об этносах тысяча лет считается преклонным возрастом. Примерно через тысячелетие разложилась великая Римская империя, через такой же период «Византийская империя» потеряла способность к сопротивлению враждебной среде. Могучие этносы Азии в Монголии и Китае даже ранее этого возраста ослабевали и распадались. Однако иногда это был такой возраст, когда на их месте и среди тех же людей возникали новые этносы (народы), с иным «типическим поведением», в частности, с иным мировоззрением или иными отношением к окружающему ландшафту и способами добывания средств существования.

Пассионарность российского этноса после Петра Великого неуклонно снижалась. Если еще при нем этногенез России находился в акматической фазе расцвета, то уже вскоре после правления Екатерины Великой начался надлом. Во многом это было вызвано предоставлением дворянству множества новых льгот. Императрица, обязанная дворянству своим троном, на который ее вознесла гвардия в результате дворцового переворота и убийства ее супруга императора Петра III, в благодарность освободила этот привилегированный класс от обязательной службы монарху. При Петре Великом каждый дворянин обязан был послужить царю в армии, воевать рядом с ним, рискуя своей жизнью, иначе он мог лишиться своих имений и крепостных, данных ему царем лишь в управление. При Екатерине II дворяне стали свободны. С тех пор если дворянин с достатком и служил в молодости в полку, то часто рано выходил в отставку, уезжал в свое имение и лениво занимался хозяйством, отсталым и неэффективным. Крепостные крестьяне стали еще более угнетены и, главное, по-прежнему бесправны.

Более того, если при Петре были пассиоанарно напряжены как сам великий царь, так и его управленческая и военная элита, то при последующем правлении нескольких цариц и временщика, пассионарность ушла из императорского дворца. Она лишь кратко проявилась в территориальных завоеваниях Екатерининского времени, и на этом иссякла.

Но этнос не мог оставаться вовсе без пассионариев, и они проявились на окраинах Империи. Высшим народным пассионарием тогда стал Емельян Пугачев во главе бунтующих крестьян. Но имперская власть удержалась и казнила пассионариев-бунтарей.

Дворянство и народ при Екатерине в следующие полтораста лет стали все более и более отчуждаться. Дворянин, помещик не только принуждал крепостных к работе по своему усмотрению и порядку, но имел полное право распоряжаться их личной судьбой, семьей. За проступки, по своему суждению, он наказывал их физически, выпарывая «на конюшне». Русский народ всегда воспринимал это как великую несправедливость, но терпел, подчиняясь церковным увещеваниям, уповая на спасение души и загробную жизнь, находя утешение в пьянстве, ставшим печальной традицией. Но пассионарность, как и молчаливый протест, были живы в народе и проявлялись в несгибаемом старообрядчестве и других протестных христианских движениях и сектах.

Две общности, дворянство и крепостное крестьянство, фактически превратились в разные этносы, объединенные лишь церковью и общим хозяйством. Дворянство подобострастно заимствовало культуру и даже язык от «культурных» западноевропейских стран, презирая обычаи не только своего крестьянства, но и немногочисленного купечества, пробившегося из его недр. Народ сохранял язык и традиции предков, но был лишен возможности образования и развития. Браки между дворянством и крепостными, если и случались, то порицались и считались дерзкими вызовами обществу. Фактический рабовладельческий строй в России продолжался до середины XIX века. Но и последующие поколения бывших крепостных не имели свободы в современном понимании этого слова.

Пассионарность заметно проявлялась лишь в дворянском сословии. В народной толще пассионарность глушилась крепостной неволей. Однако лишь единичные дворяне-пассионарии вставали в оппозицию деспотической царской власти. Точечная дворянская пассионарность, при глухом ропоте многомиллионного крестьянства, тем не менее, стала силой, расшатавшей слабеющую русскую монархию. Гнетущее чувство несправедливости крепостного, фактически рабовладельческого строя, в XIX в. все глубже проникало в дворянство и вызвало в нем оживление пассионарности. Всегда и везде в любом обществе есть пассионарии. Однако в зависимости от обстоятельств они могут быть увлечены лишь рыцарскими поединками, войнами, псовой охотой, религиозными исканиями и т.д. Но когда действительность и совесть начинают разъедать их души, тогда они готовы кинуться с головой в то дело, которое покажется им общим спасением, невзирая на личную опасность.

Одним из первых дворян, открыто выступивший в печати против режима, был Радищев, опубликовав «Путешествие из Петербурга в Москву». За это он поплатился от Екатерины Великой смертным приговором, замененным на каторжную тюрьму. Следующее полвека дворяне проявляли только глухое сопротивление режиму, лишь однажды прорвавшееся внезапным восстания декабристов в 1825 году. В целом, в имперской России конфликт принимал черты столкновения народной Святой Руси, ищущей социальную правду, с элитой империии, стремящейся к могуществу. Ни то, ни другое в обстоятельствах глубокого, на уровне подсознания и совести системного конфликта достигнуто быть не могло. Глубочайшая крепостная несправедливость подлежала искоренению, чему, однако, препятствовали имперские интересы и интересы большинства дворянства, как привилегированного класса.