Сигнальный экземпляр - [12]

Но он ещё верил в них. По крайней мере, в одного из них.

— Ну как, ребята, вы всем тут довольны? — прозвучал традиционный формальный вопрос, который уже не раз здесь задавался и на который в присутствии директора Барни был только один правильный ответ.

И только они собрались выразить жалкое и запуганное, но, главное, ожидаемое всеми согласие (все, кроме Себастьяна — он всё ещё не мог прийти в себя от горького непонимания), как Ронни, отлично зная, чем ему может это грозить, громко и звонко отчеканил:

— Вообще-то, нет. Вы даже не представляете, что тут творится.

Себастьян с ужасом уставился на Ронни. Страх холодом пополз по его затылку. Это же самоубийство! Зачем? Зачем, зачем Ронни это сделал? От предчувствия непоправимой беды внутри у него всё буквально заледенело.

— И что же, мой мальчик? — сладко пропел директор Барни, и всех захлестнула новая волна ужаса. — Расскажи, что тебя не устраивает, и мы все вместе попробуем решить проблему.

Ронни, хотя и ожидал чего-то подобного, аж поперхнулся воздухом.

— Да вы… Да ты… Не делай вид, что ничего не происходит! Признайся уже во всём! — с каждой секундой Ронни проклинал себя всё больше. Нет, он вовсе не жалел, и уверенности у него не убавилось, но слова… Нужные слова никак не приходили к нему. Он разволновался, и столько всего нужно было рассказать, что в итоге получалось что-то неубедительное, и от этого он себя ненавидел. Так загубить этот шанс!

— В чём же мне признаться, скажи? — директор Барни и представители комитета смотрели на него ласково и с вниманием. Это окончательно взбесило Ронни.

— Строгая дисциплина! — выкрикнул он в бешенстве, и голос его чуть не сорвался. — Расскажи-ка, как ты над нами издеваешься!

— Ах, кажется, я понял, о чём пытается сказать этот милый молодой человек. Недавно я решил усилить контроль за успеваемостью, и некоторым это не понравилось, понимаете, — доверительно обратился директор Барни к представителям комитета. Те в ответ сочувствующе закивали.

— О нет, так просто ты не отделаешься, — зловеще сказал Ронни, постепенно терявший способность себя контролировать. — Отвечай, куда пропадают все те, кто уходит к тебе в кабинет и потом никогда не возвращается? Что ты с ними делаешь? Куда они бесследно исчезают? Отвечай, ты, грёбаный убийца! — голос Ронни сорвался на беспомощный фальцет, и директор Барни улыбнулся.

— Да из тебя вырастет писатель, друг мой. С фантазией у тебя просто отлично, — усмехнулся он и, повернувшись к представителям комитета, выразительно пожал плечами.

Представители, хоть и не восприняли слова Ронни всерьёз и даже не насторожились, всё же почувствовали за собой обязанность развить эту ситуацию. Поэтому они, скорее, для порядка, нежели оттого, что засомневались в директоре Барни, обратились к шеренге почему-то побледневших ребят:

— Это правда?

Было слышно, как кто-то шумно сглотнул, кто-то неосознанно защёлкал костяшками пальцев, но никто не ответил.

— Ну же, ребята, — подбодрили их представители. — Это правда, или он немножко нафантазировал?

— Это вполне безобидный вопрос, — добавил директор Барни. — Верно?

Щёлканье костяшками прекратилось. Тишина стояла такая, словно всё здесь вымерло сотни лет назад. Но что творилось у них внутри!

Ронни с каждой секундой всё отчётливее осознавал, что они никогда не смогут противостоять кому-либо. Что страх настолько въелся в них, что даже самый очевидный и самый простой шанс будет казаться им неосуществимым и потому бессмысленным. Что они вряд ли когда-нибудь смогут его перебороть. И всё равно он продолжал в них верить, потому что это единственное, что у него теперь осталось.

Себастьян боролся с желанием схватить каждого из них и отхлестать по щекам за это убийственное молчание, и начал бы он с себя. Но он словно прирос к месту, и ничто не могло заставить его открыть рот. Ему оставалось лишь стоять, поражаясь своему бездействию и бездействию других, без какой-либо надежды на спасение Ронни. А ведь если бы они, хоть кто-то из них открыл рот и сказал простые, на самом-то деле, слова, Ронни ещё мог бы спастись! И, возможно, не только он. Но никто ничего не мог сделать. Себастьян подумал, что не зря сомневался в себе — если бы с Саймоном ничего не произошло и они трое всё же начали бы осуществлять свой план, Себастьян запросто бы мог всё испортить. Своим чёртовым бездействием и страхом.

— Ну же, если это правда, просто так и скажите. Или кивните, в конце-то концов!

Бесполезно. Процесс страха был необратим.

— Очевидно, что они дали бы вам знать, если бы было хоть что-то отдалённо похожее на то, что сказал нам этот милый молодой человек?

— Ну же, не молчите! — отчаянно вырвалось у Ронни. — Скажите всё! Просто скажите!

Ответом ему было тягостное молчание, и только директор Барни выразительно кашлянул.

Ронни хотелось плакать от досады, от обиды и от злости. Их молчание он понимал, но принять его было слишком больно. «Себастьян», — чуть было не сказал Ронни, но вовремя понял, что этим может его подставить. Потому что даже если тот промолчит, его озвученное имя директор Барни запомнит. Поэтому Ронни лишь выразительно посмотрел на Себастьяна, ожидая поддержки хотя бы от него. Но когда Себастьян опустил глаза в пол, не выдержав его взгляда, в Ронни что-то оборвалось.