Сигареты и пиво - [57]

Либо я потерплю поражение.

Вдруг гранитная рука отпускает мою грудь, вышибала переходит к следующему клиенту. Путь свободен. Я, ссутулившись, иду вперед.

Оказавшись внутри, я не знаю, куда свернуть. Дети — в возрасте от десяти до восемнадцати лет — повсюду. Я настолько вызывающе не один из них, что мне кажется, они меня почуют. Но этого не происходит. Они слишком заняты: танцуют, слоняются, говорят друг с другом, говорят сами с собой или просто сидят, глядя в одну точку, будто смотрят воображаемый телевизор.

Я не могу просто стоять и смотреть. Нужно что-то делать. Я иду к бару.

Там я спрашиваю симпатичную барменшу, где тут автомат с сигаретами.

— Да он пустой, — отвечает она. — Уже несколько недель пустой. — Она предлагает мне свою сигарету.

Я закуриваю и тут же начинаю кашлять.

— Что-то не так? — спрашивает она. — Погодь-ка, ты не куришь, так ведь?

Я пожимаю плечами. Какой смысл скрывать.

— Тогда зачем тебе зажигалка?

У репортера всегда должна быть зажигалка. Но я не могу сказать ей об этом. Я замечаю “Манджел Информер”, который она читала, и думаю, узнала она меня или нет.

— Слушай, я тебя знаю, — говорит она, внося ясность. — Ты этот…

Я накрываю ее руку своей и подмигиваю. Это рискованный шаг. Либо она меня поймет и промолчит, либо меня отсюда вышвырнут. Она отодвигается и начинает наливать пиво. Я думаю, не лучше ли просто уйти. Может быть, это не моя глубина? Может быть, не стоило так прилежно учиться в школе?

Она ставит передо мной полный стакан. Я не пью, но об этом я ей не рассказываю. Она наклоняется ко мне. Природа не обделила ее прелестями, и я понимаю, что невольно начинаю ее хотеть. Я делаю глоток пива, чтобы успокоиться.

— Ты, кажется, нормальный, — говорит она. — Единственный, кому не наплевать.

На что?

— На этот город и на то, что происходит с детишками. Только посмотри на них, — говорит она, кивая на безумную разгоряченную толпу у меня за спиной. — Они все здесь. Это их дом, место, где все происходит. Что ж ты так долго ждал?

Я смотрю в глаза этой женщины и понимаю, первый раз за все время, что кто-то разделяет мои убеждения. Кто такой Ка-мэн?

Она нервно хихикает и отступает назад, прижимает палец к губам, ее глаза начинают бегать. Она ведет себя как пьяная. Но дело не в алкоголе, а в опасности ситуации. Убедившись, что никто нас не слышит, она снова наклоняется ко мне.

— Мой босс. Ка-мэн. Ник Нополи.

— Он ведь эти конфеты делает. Я видела, как он их делает, там, в своем кабинете. Мы никогда таких конфет в Манджеле не видели. Только после того, как он…

Она вдруг замолкает, кто-то из клиентов пришел за добавкой. Я понимаю, что это конец нашей беседы, и ощущаю неожиданную грусть. Она берет пустую кружку у клиента и отходит. У него жирные черные волосы и волчья пасть. Он ухмыляется мне, обнажая блестящие розовые десны. От этого мне становится паршиво, как будто он обманом заставил меня есть его экскременты. Я оставляю на стойке купюру, чтобы оплатить выпивку и отхожу. Человек забирает деньги себе, но я не собираюсь с ним спорить.

Выбираясь наружу, я бросаю быстрый взгляд на вышибалу, прикидывая, заметит ли он что походка у меня неожиданно стала нормальной. Но он меня не видит. Он смотрит в небо, будто колесницы с ангелами, которые он давно ждал, спускаются, чтобы забрать его к себе.

Я спал. Это я знал. Знал, потому что был в своей спальне и слышал, как мама и мой старик ссорятся. Но мама умерла, когда я был совсем мелким, и именно из-за этого я и просек, что это сон. Потому что я не был младенцем. Взрослым я тоже не был, но уже достаточно повзрослел, чтобы грабить. Я знал это, потому что смотрел портативный телик, который мы с Легсом и Финни вынесли из одного дома. Он был черно-белый, и нормальной картинки от него было не добиться. Но это было лучше, чем оказаться там, внизу.

По телику показывали Клинта. Кажется, “За пригоршню долларов”, но я не уверен. Он прятался за лошадью или еще за чем-то и смотрел, что происходит впереди, а там, похоже, ссорились мужик и баба. Я знал, что это мой старик и мама, еще до того, как их показали. А когда показали, это было и смешно и не смешно. Смешно, потому что на моем старике была ковбойская шляпа, а на маме красная штука с завязками, которую в таких фильмах носят проститутки. А не смешно, потому что он ее душил.

Снова показали Клинта, он потянулся за своей пушкой. Только пушки на месте не оказалось. Какой-то уебок ее забрал, и Клинт был ни хера не рад. Но его так просто не остановить. Он лезет в носок и вытаскивает охуитель-но огромный нож Боуи1. Он прищуривается и начинает вставать, тихо и осторожно.

Теперь я на кухне. Это сон, поэтому мне не надо рассказывать вам, как я туда попал, и вас это не должно парить. Ящик открыт, и я что-то оттуда достаю. Это секач. Я беру его и иду к лестнице. Но на, середине лестницы оказывается, что это уже не секач, а нож Боуи, как у Клинта. Старик наверху, в своей спальне орет что-то про маму, называет ее идиоткой, шлюхой и все такое. Мама издает какой-то булькающий звук, и он мне совсем не нравится. Но я ведь Клинт, так? У меня прищуренные глаза и коричневая шляпа, и огромный охуительный нож. Я поднимаюсь к дверям спальни и хочу осторожно ее открыть. Но у меня ни хера не получается. Это ж, блядь, фильм с Клинтом Иствудом. Так что я разбегаюсь и высаживаю дверь к едреням.