Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы - [165]

Барон Петр Врангель писал в письме своему другу генерал-лейтенанту Ивану Барбовичу (9 июня 1927 года): «Разгром ряда организаций в России и появившиеся на страницах зарубежной русской печати разоблачения известного провокатора Опперпута-Стауница-Касаткина вскрывают в полной мере весь крах трехлетней работы А. П. Кутепова. То, о чем я неоднократно говорил и Великому Князю, и самому Александру Павловичу, оказалось, к сожалению, правдой. А. П. всецело попал в руки советских Азефов, явившись невольным пособником излавливания именем Великого Князя внутри России врагов советской власти».

В другом письме (21 июня) тому же Барбовичу барон выразился еще резче: «С А. П. Кутеповым я говорил совершенно откровенно, высказав ему мое мнение, что он преувеличил свои силы, взялся за дело, к которому не подготовлен, и указал, что нравственный долг его, после обнаружившегося краха его трехлетней работы, от этого дела отойти. Однако едва ли он это сделает. Ведь это было бы открытое признание своей несостоятельности. Для того, чтобы на это решиться, надо быть человеком исключительной честности и гражданского мужества». Вряд ли можно сомневаться в личной честности и гражданском мужестве генерала Кутепова, но «от этого дела» он действительно не отошел — даже наоборот.

* * *

Что же касается Захарченко и Радкевича, то они были морально раздавлены обрушившимися на них фактами. Дело, ради которого они несколько лет рисковали своей жизнью и которому отдавали всех себя, оказалось пшиком, а они сами — марионетками в руках ОГПУ.

Весной 1927 года Мария Захарченко увиделась с Пепитой Бобадилья. Вдова Рейли нс могла нс заметить, насколько она изменилась со времени их последней встречи: «Лицо се похудело и пожелтело. От прежнего самообладания и уверенности в себе нс осталось и следа. Мария боялась. После долгих расспросов она объяснила, что уехала из России вопреки запрету своих начальников. То. что она нарушила дисциплину, мучило ее. Но это объяснение меня не удовлетворило. Я поняла, что она обнаружила какое-то предательство в “Тресте”·.

Вскоре Пепита получила от Захарченко письмо из Финляндии. Из него было видно, что ее последние надежды и сомнения растаяли. «Катастрофа разразилась, все погибло, все потеряно, осталась только смерть, — писала она. — Разве можно жить после того, что я узнала? Все было ложью, фальшью. Меня провели, обманули, как тысячи других истинных патриотов.

Наша организация полна провокаторов. Они играют руководящую роль в организации и не подпускают честных людей к истокам работы. Каждый раз я подавляла сомнения, но теперь один из членов организации раскрыл мне все. Он только что бежал сюда из России и выдал предателей. Подробности прочтете в газетах. Только теперь стала известна правда, так долго мучившая нас обеих. Но я понесу свой крест до конца».

Член боевой организации Кутепова, бывший офицер-артиллерист Виктор Ларионов вспоминал о Захарченко: «Она считала себя обреченной, смотрела на свою гибель, как на нужный шаг в предстоящей борьбе… Эта обреченность при сознании безнадежности победы сегодня и делали Марию Владиславовну героиней в наших глазах: “Мы погибнем, но за нами придут другие. Наше дело не умрет вместе с нами”».

Однажды Захарченко познакомила Ларионова с Оппер-путом, сидевшим в кресле худощавым рыжеватым шатеном с острой бородкой. Он встал, пожал Ларионову руку и представился: «Опперпут-Стауниц. Ответственный работник КРО ОГПУ».

«Теперь настало время платить, — говорила тем временем Захарченко. — Теперь руки развязаны. Мы осуществим то, чего не позволял под различными предлогами проклятый “Трест”. Мы начнем террор».

ТЕНЬ РЕЙЛИ

В мае 1927 года Захарченко и Опперпут лихорадочно работали над программой, которую должны были реализовать наиболее решительно настроенные офицеры из организации Кутепова. Тогда при Русском общевоинском союзе было решено создать новую группу — Союз национальных террористов. Захарченко и Опперпут предлагали называть ее участников «сентоками» или «сентистами». Захарченко не раз повторяла: «Мы начнем террор! За Рейли! За весь позор! Мы должны его смыть!»

Она глубоко переживала то, что случилось с Рейли, и считала, что его гибель — на ее совести. Во многом ее желание лично принять участие в боевых операциях на территории СССР было связано с желанием отомстить за него. «То, что я этого не знала, не снимает с меня ответственности, — отмечала в письме Пепите Бобадилья. — Его кровь на мне и останется на мне всю жизнь. Смыть ее можно только отмщением или смертью. Больше ничего сказать Вам не смею. На мне лежит вина за Ваше несчастье. Но я не успокоюсь, пока не отомщу».

Вскоре Захарченко и Опперпут послали свой план действий Кутепову. Он поражал воображение своей дерзостью и жестокостью.

«…Необходимо направить две-три группы по 4 человека для взрыва мостов, — говорилось в нем. — Взорвать мост одновременно на Волхове и Луге, чтобы отрезать Петроград и создать панику. После этого можно перейти к поджогам и к взрывам в учреждениях посредством заложенных ранее снарядов. Достать технические средства возможно. Старайтесь теперь же наладить заготовку бомб большой силы, небольших сосудов с газами и главное — культуры бацилл. Этим мы их, скорее всего, доконаем с наименьшими для нас потерями. А для народа появление в среде коммунистов чумы или холеры будет, конечно, истолковано как гнев Божий. О человечности говорить уже не приходится. Кроме того, надо организовать пиратство в море, отравление экспорта русских товаров…