Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш - [50]

Не фигурируют Кучумовичи ни в башкирских шеджере и преданиях, ни в калмыцких исторических хрониках.

Существенным препятствием для исторических перспектив Кучумовичей оказалось еще и отсутствие у них внятной альтернативы российскому правлению в Сибири. Пусть это правление облекалось в жесткий режим воеводской администрации, временами проявлялось в лихоимстве и произволе местных властей, оборачивалось непосильным налогообложением, но коренное население, по-видимому, не испытывало ностальгии по временам татарской гегемонии. Местные предания о Кучуме излагают легендарные подробности его ханствования, однако та эпоха вовсе не изображается как «золотой век», который закончился с приходом русских «конкистадоров». В историческом фольклоре северных народов грабительские набеги татар не более привлекательны, чем правление наместников «белого царя». «Раньше ведь, рассказывают, хантов татары ловили, а татар опять русские гоняли», — говорится в предании коми об их зауральских соседях[574]. Не способствовала благодарной памяти и «политика (Кучумовичей. — В.Т.) ограбления, захвата и угона татарского населения в степь, за пределы российских владений, а также усиления податного гнета в пользу джунгар»[575].

На отсутствии массовою и долговременного протеста татар и других народов бывшего Сибирского ханства против присоединения к России сказалось нс только смирение перед явным превосходством русских в военном деле и (впоследствии) в численности. В историографии неоднократно отмечалось толерантное отношение русских к коренным народам Сибири. Пренебрежение, высокомерие не были присущи основной массе славянского населения края. Мирное соседство обеспечивали многоукладность хозяйства пришельцев, охранительная политика правительства по отношению к ясачным, отсутствие социального барьера между последними и крестьянским большинством переселенцев[576]. Межэтнические контакты легче устанавливались в отдаленных местностях, где русские не могли рассчитывать на помощь администрации и больше зависели от сотрудничества с аборигенами. Впрочем, все это не исключало и эпизодических тяжелых конфликтов между русскими и коренными народами (особенно башкирами).

Показателем относительно мирного существования исконных и пришлых сибиряков служили смешанные межэтнические браки. Уже в первой четверти XVII в. западносибирские церковные священноначальники доносили патриарху, что «многие служилые и жилецкие люди живут некрестьянскими обычаи… с татарскими и с остяцкими и с вагулецкими поганскими женами смешаютца… а иные и живут с татарскими некрещеными как есть с своими женами, и дети с ними приживают…»[577]. Однако никакой идиллии в отношениях, конечно, не было. Браки с сибирскими татарами в XVII–XVIII вв. были все-таки довольно редкими: сказывались, во-первых, религиозный барьер, во-вторых, культурные различия, в-третьих, возможно, память о жестоком разгроме русскими Сибирского юрта[578]. Во всяком случае, с язычниками — хантами и манси на севере региона, с алтайцами и шорцами на юге — русские роднились гораздо чаще.

Кроме того, при утверждении российского подданства власть использовала традиционные для практики Московского государства и в то же время знакомые многим сибирским народам приемы и средства управления. Да и сам процесс присоединения территорий сочетал насильственные и мирные методы. Если была возможность убедить (а не заставить) местное население принять российское подданство, русская сторона использовала обширный арсенал стимулов и льгот. Такая тактика по отношению к сибирским «иноземцам» сохранилась в исторической памяти, в частности, татар Омской области (бывшего Тарского уезда, последнего пристанища Кучума), правда своеобразно, с привнесением современных реалий: «Во время войны с Кучумом царь выпускал листовки, в которых призывал татар переходить к нему»[579].

Нельзя сказать, что движение Кучумовичей ограничивалось локальными рамками и не имело заметных последствий для российской истории. Дело в том, что их упорная борьба повлияла, в частности, на ход продвижения России за Урал. После завоевания Сибирского ханства русские счал и селиться в Западной Сибири. В первые два десятилетия после Ермака там было основано полтора десятка опорных пунктов. К военным, политико-дипломатическим и фискальным функциям поселенцев (присоединение и оборона новых «землиц», сбор ясака) добавились экономические. В местах, где земледелие было невозможно, новые городки (Березов, Сургут, Нарым) жили рыбным и пушным промыслом. Но в других местах требовалось заводить пашню и огороды, осваивать сенокосы. Поэтому из первоначально занимаемой лесной зоны началось постепенное «сползание» населения к югу, на более плодородные земли по рекам Тоболу, Исети, Миассу, Вагаю и Ишиму[580]. Однако конфликты с сибирским ханом и царевичами наряду с набегами ногаев и калмыков приостановили этот дрейф в степь. В результате русло освоения направилось в восточном направлении, к Енисею — туда, где местные племена были более слабыми и разрозненными.

В целом наследникам хана Кучума «не повезло» с эпохой. Они оказались на пути двух мощных встречных исторических процессов XVII в. — восточной экспансии Московского государства и западной миграции ойратов. Обе эти политические силы неизмеримо превосходили лагерь соратников царевичей-«казаков» по многочисленности участников, ресурсной оснащенности, определенности целей и планов, дипломатической искушенности лидеров. В проектах российского правительства и калмыцких предводителей для Кучумовичей не находилось сколько-нибудь значительного места. Первое воспринимало их как досадное препятствие в утверждении русского правления за Уралом, вторые были готовы использовать их лишь как тактических союзников в попытках обосноваться на новообретенных кочевьях Дешт-и Кипчака и прилегающих местностей. Очутившись между русским молотом и калмыцкой наковальней, сибирско-татарские династы не имели никаких шансов на успешный реванш, возрождение своего утраченного юрта.