Схватка - [45]

Денис достал из кармана часы, висевшие на длинной цепочке, нажал на головку, отчего подпрыгнула крышка, обнажившая белый циферблат с римскими цифрами, и близко поднес их к глазам.

— Двадцать минут шестого.

— Всего?

— Ни минуты больше... Приляг на часок. Отдохни перед боем. А я пободрствую.

Емельян послушался, вытянулся на топчане и вскоре тихо захрапел.

Проснулся от легкого толчка в бок. И мгновенно поднялся.

— Что, уже?

— Семь тридцать, — сообщил время Денис. — Господа офицеры уже на одну вайнфляше опорожнили... И нам туда пора!

— Вайнфляше — в смысле бутылку?

— Ну, молодец, в немецком, кажется, соображаешь.

— А ты думал! Я еще с ними поговорю..

В восемь вечера Усольцев и Кулешевский, одетые в форму немецких офицеров, с портфелями в руках вышли на пустынную темную улицу. А ветер свирепствовал, швыряя в лицо колючий снег.

Первый патруль встретился им у перекрестка улиц. Два солдата с автоматами, стуча каблуками, будто подтанцовывая, сначала обругали погоду, потом поинтересовались, что это господа офицеры в такое ненастье вздумали пешком топать. Кулешевский, держа пошатывавшегося друга под руку, объяснил, что они вовсе не собирались останавливаться в этой дыре, но до Бобруйска, куда едут, еще далеко, а их машина застряла километрах в пяти отсюда. И как назло зуб у друга разболелся, пришлось русским шнапсом заглушать боль, ну и, конечно, он захмелел. Один из солдат, потирая руки, как услышал про шнапс, высказался со всей определенностью, что в такую проклятую погоду никому не грешно пропустить рюмочку — он и сам не прочь. Кулешевский доверительно сообщил, что у него имеется бутылочка, и мог бы угостить, но не повредит ли это патрульным?..

— Что вы, герр хауптман, на таком морозе глоток шнапса — одно спасение!

— Стакана не имеем, можете прямо из горлышка. — Кулешевский протянул патрульным бутылку.

Один солидно глотнул — аж съежился, и второй проделал ту же операцию.

— Спасибо! — сказал второй и протянул Кулешевскому бутылку. — Тут еще осталось.

— Не надо. Возьмите себе.

Усольцев будто немой замычал, показывая на зуб. Солдат понял: мол, болит, надо шнапсом сполоснуть, и протянул бутылку. Усольцев набрал чуть-чуть самогона в рот и снова отдал патрульному бутылку.

Солдаты, кажется, захмелели. Стали наперебой рассказывать о празднике в казино, о шнапсе, который там льется рекой.

— И вам советуем туда пойти, — уговаривали патрульные. — Отогреетесь...

— Это далеко? — спросил Кулешевский.

— Нет, совсем близко, — сказал один из солдат.

— Мы проводим их, Ганс, — предложил второй.

— Правильно, Курт!

По дороге попался еще патруль, но у этого не останавливались: Ганс и Курт сообщили своим друзьям-патрульным, что сопровождают гостей на праздник. А у самого казино часовой, стоявший у входных дверей, обращаясь к Курту, воскликнул:

— О, земляк, кого привел?

— Самых дорогих гостей! — во весь голос вопил опьяневший Курт. — Они прибыли по приглашению самого господина оберста.

«Ну и плетет...» — подумал Кулешевский. А часовой, распахнув дверь, жестом указал гостям куда пройти.

— А второй чего за щеку держится? — услышал Кулешевский вопрос часового.

— Зуб у него гнилой, — ответил Курт.

— Там водятся птички, которые умеют заговаривать зубы, — расхохотался часовой, а с ним и Курт с Гансом.

Казино бурлило, неистовствовало, грохотало. Такого бедлама Емельян не представлял себе. Одни кричали: «Хох!», другие орали: «Хайль!». Девицы-певички, повизгивая и хохоча, с легкостью бабочек порхали по коленям разгулявшихся господ офицеров. Оркестр — скрипка, кларнет, аккордеон и барабан — пьяно играл бравурный мотив.

И никто не обратил внимания на вошедших. Только девушка-официантка, легко подхватив обоих под руки, повела на свободные места за столом. Это была Мальвина. Усольцев узнал ее, хотя никогда не видел. С Яной — одно лицо. Только старше и взгляд строже да ростом выше Яны. Емельян посмотрел ей в глаза и разглядел в них таившиеся радость и надежду. Мальвина рада была, что наконец-то они пришли, значит, ничего плохого не случилось. Вот они здесь, и от этого ей очень легко стало. Емельян улыбнулся ей. Она ответила ему тем же. А портфель уже стоял под столом. Усольцев чуть-чуть подвинул его ногой вперед. Кулешевский держал еще свой при себе, рядом. И вдруг Денис ощутил на своем плече чью-то руку. Обернулся и увидел позади себя офицера-эсэсовца с расстегнутым воротом. Незаметно под столом толкнул ногой Усольцева. Емельян опустил руку в карман, обхватив лимонку. Эсэсовец пьяно рявкнул:

— Герр обертс интересуется: кто вы такие?

«Заметили, значит», — подумал Денис и снова, как и патрульным, рассказал о вынужденной остановке и о том, что они не собираются задерживаться здесь — долг не позволяет, вот только согреются и, может, заглушат зубную боль, вдруг возникшую у капитана, и, конечно же, отправятся в Бобруйск.

Эсэсовец, выслушав, нетвердой походкой направился к оберсту, который на брудершафт с певичкой тянул из фужера вино.

— Чего уставился? — взвизгнул оберст... — Не видишь — занят... Доложишь потом...

Эсэсовец хотел щеголевато повернуться кругом, но, потеряв равновесие, пошатнулся и свалился прямо на оркестр, отчего упал барабан и покатился вдоль стола. Денис подхватил его и понес на место. Но и портфеля не выпустил из рук: под прикрытием барабана принес его прямо к стулу оберста. Поставил и сел на место.