Шутовской хоровод - [62]

— Я была очень привязана к нему, — сказала она наконец. — ВОт и все. Он был убит в тысяча девятьсот семнадцатом, как раз в это время. Кажется, это было так давно, не правда ли?

— Разве? — Гамбрил пожал плечами. — Не знаю. Прошлое уничтожено. Vivamus, mea Lesbia.[92] Если бы у меня было не такое подавленное настроение, я обнял бы вас. Это было бы некоторым возмещением за мое… — он постукал концом трости по своей ноге, — за мой несчастный случай.

— Вы тоже подавлены?

— Никогда не нужно пить за завтраком, — сказал Гамбрил. — Тогда весь день будет испорчен. Кроме того, никогда не нужно думать о прошлом или заглядывать в будущее. Таковы сокровища древней мудрости. Но, может быть, после чашки чая… — он нагнулся вперед, чтобы рассмотреть цифры на счетчике, потому что машина остановилась, —..после глотка возбуждающего таннина… — он распахнул дверцу, — …мы почувствуем себя лучше.

Миссис Вивиш мученически улыбнулась.

— Для меня, — сказала она, выходя на тротуар, — даже таннин потерял свою силу.

Гостиная миссис Вивиш была отделана со вкусом и модернистично. Мебель была обита тканями, изготовленными по эскизам Дюфи, — скаковые лошади и розы, группы крошечных теннисистов посреди огромных цветов; рисунок — серый и цвета охры на белом фоне, Было два абажура работы Балла. На бледных, усыпанных розами стенах висели три портрета хозяйки дома, написанные тремя различными художниками и абсолютно непохожие один на другой, традиционные натюрморты с апельсинами и лимонами и, довольно отталкивающее современное ню, написанное зеленой краской двух оттенков.

— А как наскучила мне эта комната и вся эта противная мазня! — воскликнула, входя, миссис Вивиш. Она сняла шляпу и, остановившись перед зеркалом, висевшим над камином, пригладила свои медные волосы.

— Вы бы сняли загородный коттедж, — сказал Гамбрил, — купили бы пони и двуколку и катались по веселым лугам в поисках цветов. После чая вы открывали бы тамошнее пианино, — и в соответствии со своими словами Гамбрил сел за бютнеровский рояль, — и играли бы, играли бы. — Очень медленно, с пародийной выразительностью, он сыграл начальную тему ариетты. Кончив, он повернулся к миссис Вивиш. — Тогда вам не было бы скучно.

— Вы так думаете? — спросила миссис Вивиш. — А с кем вы предлагаете мне разделить мой коттедж?

— С тем, кто вам нравится, — сказал Гамбрил. Его пальцы повисли, точно размышляя над клавишами.

— Но мне не нравится никто, — крикнула миссис Вивиш со своего смертного одра. Вот: правда сказана. Она похожа на шутку. Тони умер пять лет назад. Эти ясные синие глаза — да, никогда больше. Все сгнило, превратилось в ничто.

— А вы попробуйте, — сказал Гамбрил, руки которого начали овладевать двенадцатой сонатой. — Попробуйте.

— Я и пробую, — сказала миссис Вивиш. Опершись локтями о камин, положив подбородок на сложенные руки, она пристально смотрела на свое отражение в зеркале. Бледно-голубые глаза смотрели не мигая в бледно-голубые глаза. Красный рот и его отражение обменивались болезненными улыбками. Она пробовала; теперь ей противно было подумать, как часто она пробовала; она пробовала полюбить кого-нибудь, все равно кого, так же сильно, как Тони. Она пробовала восстановить, возродить. А на деле ничего не получалось, кроме отвращения. — Мне это не удавалось, — сказала она после паузы.

Музыкальная тема перешла из F-мажор в D-минор; быстрыми анапестами она поднялась до одной длительной ноты, потом снова спустилась, снова поднялась, потом была промодули-рована в С-минор, потом через пассаж дрожащих нот перешла в А-мажор, в доминантное D, в доминантное С, в С-минор и, наконец, в новую четкую тему в мажоре.

— Тогда мне вас жаль, — сказал Гамбрил, давая своим пальцам играть самим по себе. Кроме того, ему было жаль жертв этих безнадежных попыток миссис Вивиш. Ей, может быть, не удавалось полюбить их — зато они, бедняги, обычно любили ее слишком мучительно… Слишком… Он вспомнил холодные, влажные пятна на подушке, в темноте. Те безнадежные, сердитые слезы. — Вы когда-то едва не убили меня, — сказал он.

— Только время убивает, — сказала миссис Вивиш, продолжая глядеть в свои бледно-голубые глаза. — Я никогда никого не делала счастливым, — добавила она после паузы. Никогда никого, подумала она, кроме Тони, но Тони убили, прострелили ему череп. Даже ясные глаза сгнили, как всякая падаль. Она тоже была счастлива тогда. Никогда больше.

Вошла горничная с подносом.

— А! Таннин! — в восторге воскликнул Гамбрил и прерват свою игру. — Единственная надежда на спасение. — Он налил две чашки и, взяв одну из них, подошел к камину и остановился позади миссис Вивиш, медленно прихлебывая бледный напиток и глядя через ее плечо на отражения их обоих в зеркале. — La ci darem, — промурлыкал он. — Эх, будь у меня моя борода! — Он погладил подбородок и кончиком указательного пальца взъерошил свисающие концы усов. — Вы пришли бы, дрожа, как Церлина, под ее золотую сень.

Миссис Вивиш улыбнулась.

— Большего я и не требую, — сказала она. — Это самая благая участь. Felice, io so, sarei: Batti, batti, о bel Mazetto.[93] Завидна участь Церлины!