Шутовской хоровод - [60]

— Merci, — поклонился Гамбрил.

Миссис Вивиш бросила кожуру обратно в водосток.

— Как бы то ни было, — сказала она, — молодая леди может подождать, пока мы позавтракаем.

Гамбрил покачал головой.

— Я условился, — сказал он. Письмо Эмили лежало у него в кармане. Она сняла очаровательный коттедж под самым Робертс-бриджем, в Суссексе. Да, самый очаровательный, какой только можно себе представить. На все лето. Он может приехать к ней погостить. Он протелеграфировал, что выедет сегодня же с двухчасовым с вокзала Чаринг-кросс.

Миссис Вивиш взяла его под руку.

— Идемте, — сказала она. — Тут в пассаже между Джермин-стрит и Пиккадилли есть почтовое отделение. Вы можете послать оттуда ваши глубочайшие сожаления. Немного выдержки приносит в таких делах только пользу. Зато с каким восторгом вас встретят завтра!

Гамбрил позволил миссис Вивнш увести себя.

— Вы — невыносимая женщина, — сказал он смеясь.

— Это вместо благодарности за то, что я приглашаю вас завтракать!

— О, я благодарен, — сказал Гамбрил. — И поражен.

Он взглянул на нее. Миссис Вивиш улыбнулась и несколько секунд пристально смотрела на него светлым беззаботным взглядом. Она ничего не сказала.

— И все-таки, — не унимался Гамбрил, — к двум я должен быть на вокзале, знаете.

— Но мы завтракаем у Веррея. Гамбрил покачал головой.

Они были на углу Джермин-стрит. Миссис Вивиш остановилась и изложила свой ультиматум, особенно внушительный потому, что он был произнесен слабеющим голосом человека, в последний раз в жизни произносящего in articulo[82] нечто крайне важное и окончательное.

— Мы завтракаем у Веррея, Теодор, или я никогда, никогда больше не буду с вами разговаривать.

— Войдите в мое положение, Майра, — взмолился он. Почему он не сказал ей, что у него деловое свидание… И нужно ему было делать эти дурацкие намеки — да еще таким тоном!

— Не имею никакого желания, — сказала миссис Вивиш. Гамбрил сделал жест, выражавший отчаяние, и смолк. Ему представилась Эмили среди ее родной тишины, Эмили, окруженная цветами, в коттедже слишком даже коттеджистом, увитом жимолостью, мелкими розами и мальвами — хотя, немного подумав, он сообразил, что все эти цветы, пожалуй, еще не распустились, — в белом муслиновом платье, извлекающая из коттеджного пианино наиболее легкие пассажи ариетты. Чуточку нелепая, пожалуй, когда о ней думаешь вот так; но чудесная, но очаровательная, но чистая сердцем и безупречная в своей светлой, прозрачной цельности, совершенная, как кристалл идеально правильной формы. Она будет ждать его; они будут гулять по веселым лугам — или, может быть, там будет наемная двуколка, запряженная толстым пони, напоминающим бочку на ножках, — они будут искать цветы в лесах, и, может быть, он даже припомнит, какого рода шум производит горлинка; а если даже не припомнит, он все равно может сказать, что припомнил. «Это горлинка, Эмили. Слышите? Вот она поет: твидли-видли, видльди-ди».

— Я жду, — сказала миссис Вивиш. — Терпеливо жду. Гамбрил посмотрел и увидел на ее лице улыбку трагической маски. Собственно говоря, подумал он, Эмили будет там и завтра. Глупо ссориться с Майрой из-за такого, в сущности говоря, пустяка. Глупо ссориться с кем бы то ни было из-за чего бы то ни было; а с Майрой, из-за такой чепухи, тем более глупо. В этом белом платье с черными волнистыми арабесками она выглядит, подумал он, очаровательней, чем всегда. Было время, когда в прошлом… Прошлое влечет за собой настоящее… Нет; что ни говори, она прекрасный собеседник.

— Что же, — сказал он, решительно вздыхая, — идемте, я пошлю телеграмму.

Миссис Вивиш ничего не ответила, и, перейдя через Джер-мин-стрит, они направились к почте через узкий пассаж вдоль голой стены похожего на амбар вреновского Сент-Джемса.

— Я объясню несчастным случаем, — сказал Гамбрил, когда они вошли; и, подойдя к окошечку телеграфа, он написал: «Несчастный случай по дороге на вокзал ничего серьезного но слегка нездоров приеду тем же поездом завтра». Он написал адрес и передал бланк.

— Слегка — что? — спросила телеграфистка, прочитывая телеграмму и тыкая в каждое слово по очереди тупым концом своего карандаша.

— Слегка нездоров, — сказал Гамбрил, и ему вдруг стало очень стыдно. «Слегка нездоров» — нет, знаете, это уж слишком. Он возьмет телеграмму назад, он все-таки поедет.

— Готово? — спросила миссис Вивиш, отходя от другого окошка, где она покупала марки.

Гамбрил просунул в окошечко флорин.

— Слегка нездоров, — сказал он, хохоча во всю глотку, и направился к выходу, тяжело опираясь на палку и прихрамывая. — Несчастный случай, — объяснил он.

— Что означает эта клоунада? — осведомилась миссис Вивиш.

— А как по-вашему? — Гамбрил доковылял до двери и, распахнув ее перед миссис Вивиш, остановился. Он снимал с себя всякую ответственность. Это было дело рук клоуна, а тот, бедняга, был non compos,[83] не в своем уме, и не мог отвечать за свои поступки. Он заковылял вслед за ней в сторону Пиккадилли.

— Giudicatoguaribile in cinque giorni,[84] — рассмеялась миссис Вивиш. — Как мило об этом пишут в итальянских газетах. Изменница, ревнивый любовник, удар кинжалом, colpo di rivoltella,