Шутка - [9]

Его письма всегда были в спокойной манере, без ерничанья, с чуть заметной улыбкой старшего над проказами и эмоциональностью младшего, но без умничанья, без всемирных обид и глобальных разочарований — Володя жил в каком-то прочном мире, где ничего не только не рушилось, но и не менялось вовсе, где время как бы текло по каким-то иным законам, обходя тугой плавной волной бытие, лишь задевая его, но ничего в нем не сокрушая, не меняя.

"Сначала прошу меня извинить и объясняю, почему долго не писал. У нас сейчас есть еще тренировки в зале, где, мы, в основном, играем в баскетбол. Но у нас, гребцов, это нечто среднее между регби и настоящим баскетболом. Мне, как всегда, не повезло — повредил руку, да так, что несколько дней не мог даже писать. А сейчас накопились в институте мелкие долги. Приходится, в основном, писать — оформлять всякие практические занятия, задания и т. д.

Летом наши ребята собираются в поход на Алтай, охотиться на медведей. Как по-Вашему, стоит ли составить им компанию? Вдруг привезешь домой медвежью шкуру, все лопнут от зависти. Только бы свою там не оставить.

Книги люблю, но только не поэзию. Так что, если Вам не лень, попробуйте, научите меня ее понимать. Хотя бы понимать. Может, потому не люблю, что не знаю.

Не обижусь на Вас из-за органической химии, хотя это моя будущая специальность, и я ее очень люблю. Вы же ее просто не знаете.

Но ведь правильно, в мире есть уйма интересных вещей, кроме органической химии и даже кроме поэзии".

Катя читала, и улыбка уже не сходила с ее лица. Володя оказался очень сообразительным учеником и в точности исполнял ее совет, как, не мучаясь в поисках нужных слов, писать письма. Катя ясно видела, как Володя держит перед собой исписанные ею листы и, уже не волнуясь о плавности перехода одной мысли в другую, одного словесного пассажа в другой, перечитывает ее письмо и отвечает как по пунктам абзацем на абзац. Конечно, в письме Кати абзацы были необычайно длинны, с обилием вводных слов, со вставными конструкциями, а ответы Володи поразительно коротки и емки, она не умела писать так кратко, только суть того, что, собственно, и хочешь сказать, это было поразительно, и нравилось ей необычайно.

Володя жил в мире, Кате совершенно незнакомом: химия, тренировки, походы на байдарках, охота на медведей — потрясающе, просто ожившие страницы какого-нибудь классика, пусть даже Джек Лондона. И, хотя ничего в письме Володи, кроме чуть бравадного упоминания о возможности подобной охоты не было, воображение Кати молниеносно все восполнило: и лес, эдакая глухомань, бурелом, густая зелень, и солнце высоко над головой, и его искристые лучи падают сквозь плотную листву узкими полосками на темную землю, и группа невероятных, что называется, настоящих мужчин идет по непроходимой чаще навстречу опасности, и он, Володя, мерно ступает в огромных болотных сапогах, и — медведь.

И тут же Катю изумляло и умиляло, как буквально, как правильно Володя все понимает, и отвечает, без подтрунивания, хотя бы и самого легкого, без низвержения авторитетов, правил, понятий. С той же химией. Что могла написать она про его химию, у нее и в мыслях не было его обижать, просто скучна ей та наука; еще неорганическая, с опытами, была в школе интересна, а уже когда пошла голая теория… Но — право же! — не так она, Катя, глупа, чтобы почитать, да еще утверждать вслух, что все, что ей не нравится или неинтересно — плохо и ненужно. Ей и медицина, скажем, неинтересна, а с ангиной еще как доктора ждет и вовсе не считает его бесполезным созданием. Или, скажем, портниха. Или парикмахер. Занять их место под солнцем Кате не хочется, но она их ценит и даже очень; во всяком случае уж ту портниху, что шьет маме, а иногда и ей — еще как ценит.

Она вспомнила! Она случайно услышала, как аспирант с соседнего факультета сказал аспиранту с Катиного факультета, что поставит бутылку коньяку, если тот представит его Кате, а аспирант их факультета ответил аспиранту соседнего про нее, про Катю, мол, "бутылку?! ставь ящик коньяку, познакомлю. В наш век химии девушка, в которой нет ничего синтетического".

Кате и лестно было, и психанула она чуть — что это еще за предложение за ее спиной. Она подошла и сказала с эдаким непонимающим видом: "Клевета. У меня колготки синтетические", а он так томно и многозначительно: "Я совсем не о том". Обернулся, и так, словно Кати не было рядом вовсе, сообщил тому, второму: "Ты знаешь, что за пирожки у нас продают в вестибюле, смотреть не хочется. Но она так ест этот пирожок, что я иду вниз и покупаю".

Катя хмыкнула сердито на этих умников; аспирант, тот что свой, был один из тех, кто иногда звонил ей и часами читал стихи из только что купленного им сборника, или сообщал, что "наткнулся" в библиотеке на нечто интересно-грандиозное, или зачитывал ей свой реферат. В жизни, то есть в быту, то есть визуально, они и не общались никогда, она с ним едва здоровалась: Кате было некогда, перемены так коротки, а подруг много, друзей предостаточно, и столько новостей, которые надо им сообщить и самой услышать, да и "вещественный" аспирант был Кате вовсе не интересен, он был какой-то… серенький, но по телефону она любила с ним болтать, он никогда не вел пустых разговоров, как в коридорах института, а только о поэзии, и не остановишь, пока отец не выйдет из себя окончательно. Ну, позвонит он ей еще! Катя была на него сердита, ну, а заодно она в письме Володе что-то про химию написала. Наверно, несуразно написала, раз он не понял ее. Просто, если честно, слова о том, что она женщина — без химии, такой образ, она его ни у кого не встречала, ей понравился.