Шуры-муры на Калининском - [8]
— Вот это, я понимаю, стол! Были же мастера! Вот она, инженерная мысль! Я б сейчас же на нем знак качества поставила! Все для удобства хозяйки! Принял гостей, убрал и забыл, и не торчит у тебя стол колом посреди квартиры! Ты ж понимаешь, когда оно «да», я не говорю «нет»! Я тоже в этой жизни что-то да и понимаю! Теперь скажи мне, мать моя, сколько ты отдала за весь этот гарнитур?
— Мам, не намного дороже твоей любимой «Хельги», думаю. Там люди переезжали из старого дома на новую квартиру, а в новом, сама понимаешь, габариты другие, вот и отдали недорого.
Это было не всей правдой, конечно. Переезжали, да, все правильно, но после того как умерла хозяйка квартиры, дети и решили от старья избавиться. Позвонили артистке, которая в свободное от сцены время приторговывала антиквариатом и имела с этого больший навар, больше, чем все ее Катерины и леди Макбеты Мценского уезда, вместе взятые. Знала бы это Лидка, костьми бы легла, но не допустила такой сомнительной покупки.
— Чего уже ворчать. Куплено, надо пользовать, — Алена подошла к зеркалу, поправила волосы, а заодно в отражении увидела и объедающих малину Катьку с Робой, и тихую коляску, прикрытую марлей. Странно было смотреть в старинное парадное зеркало, которое стояло посреди переделкинского сада и впервые, наверное, за всю свою долгую жизнь отражало не гостиную или прихожую, а буйный зеленый сад, яркие сосновые стволы, пригорюнившуюся патлатую иву и дачу вдалеке. Алена еще раз критическим взглядом окинула деревянные остовы стульев. Размером дивана и высотой зеркала она и сама была немного удивлена, одно дело увидеть на фотографии и совсем другое, когда перед тобой вырастает такая махина. Сиденья для стульев и кресел были обиты разными тканями, словно они стояли не в одной квартире, а по разным домам. Их-то точно надо будет заменить. Алена перевернула одно из сидений, чтобы посмотреть, легко ли можно снять ткань, чуть дернула обивку, подгнивший лоскуток поехал вверх, и обнажились внутренности стула, которые вдруг ожили, зашевелились, засуетились и посыпались дождем из клопов прямо на ноги. Алена вскрикнула. Такого количество этих тварей она не видела никогда! Познакомилась с этим народцем еще в детстве, это да, в жилых подвалах двора на Поварской клопы удивления никогда ни у кого не вызывали и считались практически обычными домашними насекомыми. Вывести их было совершенно невозможно, но не столько же разом! Один-два в поле зрения, но ни разу в таком количестве! Как только их начинали морить, всегда находилась одна тяжело беременная клоповая сучка, которая каким-то немыслимым образом переползала к кому-то из соседей и там тихонько обживалась. Потом рожала свои сотни детей, они взрослели, питаясь теплой соседской кровью, и вот наступал час Ч, когда доставался наконец дихлофос или чего там достается в таком случае. Но снова находилась одна беременная клоповая зараза, которая на крыльях любви к людям переносилась к ничего не подозревающим товарищам по двору, и так вечно по кругу.
Алена даже почесалась, так живо вспомнила свои детские укусы, выступающие красными волдырями на нежном девичьем тельце.
— Мама, ты только посмотри!
Лидка, уже было отправившаяся в дом, вернулась. Алена без слов показала на зияющую дыру. Клопы все еще продолжали исправно сыпаться из-под вскрытой обивки, словно там открыли краник, и разбегались по площадке.
— Чтоб твоей актрисуле писали не письма, а рецепты! — в сердцах начала Лидка, выпучив глаза и пританцовывая, чтобы не раздавить клопов — звук этот она ненавидела.
— Мам, ну она-то тут ни при чем! Это ж не ее мебель, а каких-то там людей! Она нам просто оказала услугу! Ее-то не приплетай…
— А зачем ты за нее заступаешься? В чем это я не права? Она тебе продала порченый товар! Пусть забирает обратно и возвращает деньги! Надо Павочку на нее натравить, уж она-то этот вопрос быстро решит! А как ты хотела? — Лидка аж запыхтела от негодования, все еще приплясывая около сидений. — Если один стул зараженный, значит, и в других та же картина! Я знаю, что говорю, даже не спорь! Уж сколько я этой мерзости повывела за свою жизнь, ты и представить себе не можешь!
Алена расстроенно осматривала поле боя.
— Что ж теперь с этими клопами делать?
— Это второй вопрос! Первый — что делать с мебелью! Робочка! Робочка! — позвала она зятя, поскольку понимала, что только он может ответить на все эти вопросы.
Роберт поспешно подошел, увидев, что девочки его знатно всполошились, что, в общем-то, было не вполне обычным их состоянием. Лидка показала на утончившуюся струйку клопов, выпадающих из внутренностей стула, и Роберт сразу все понял. Покрутив еще парочку сидений и хорошенько их рассмотрев, он категорично заявил:
— Только жечь! Только в костер, и сразу же! Иначе они нам тут все перезаразят!
— Как в костер? — вступилась за стулья Алена. — Они ж денег стоили, и немалых…
— Клопы? Я бы еще приплатила, только бы их забрали! А что ж ты мне только что сказала, что по дешевке этот ампир купила! Дожили! Ты зачем матери врешь? Это просто наждаком по душе! — Лидка взъерепенилась еще круче.
Автор книги – фотохудожник Екатерина Рождественская, дочь известного поэта-шестидесятника Роберта Рождественского. Такое ощущение, что вы сидите за семейным столом Екатерины и слушаете ее рассказ: здесь есть и истории семьи Рождественских, и меню дней рождений, и бабушкины рецепты, и детские воспоминания, и родительские письма, путешествия и происшествия и, конечно, знаменитые гости. Гурченко, Магомаев, Кобзон, Плятт, Евтушенко, Высоцкий – кто только не перебывал за этим столом! И никто не уходил голодным.
Моя история про одну московскую семью в нескольких поколениях и про большое родовое зеркало, стоящее в гостиной. Я знаю, у вас дома висит зеркало. Иначе и быть не может. Вот и представьте, сколько всего оно видело за свою долгую зеркальную жизнь. Какие события происходили в его присутствии – свадьбы, смерти, любови, страсти, скандалы, рождения. Как оно впитывало все эти человеческие события и эмоции, как оно их пожирало. Вроде ничего особенного…
Адрес – это маленькая жизнь. Ограниченная не только географией и временем, но и любимыми вещами, видом из окна во двор, милыми домашними запахами и звуками, присущими только этому месту, но главное, родными, этот дом наполняющими. Перед вами новый роман про мой следующий адрес – Кутузовский, 17 и про памятное для многих время – шестидесятые годы. Он про детство, про бабушек, Полю и Лиду, про родителей, которые всегда в отъезде и про нелюбимую школу. Когда родителей нет, я сплю в папкином кабинете, мне там всё нравится – и портрет Хемингуэя на стене, и модная мебель, и полосатые паласы и полки с книгами.
Настоящая история из жизни маленькой девочки, которая давно выросла, но отчетливо помнит каждый тот день из детства, вернее, каждую ночь. А сама история про одиночество — и поделиться девочке страхом не с кем, и постоять за себя невозможно, и возраст проблемный. Полное отчаяние и одиночество — при живых родителях и полном дворе соседей.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.