Шургельцы - [90]

— Мы уж стариков не хотели беспокоить, Микита Савельич, а раз есть желание — пожалуйста, — сказал Салмин, подавая ему на прощанье руку.

— Да обожди-ка, слово к тебе имею.

— Что? — придержал лошадь Салмин.

— А то, что надо мной Кутр Кузьма насмехается. Помнишь, как меня бычки-то в воду столкнули? Хочет мне новое имя дать. Ты голова всему селу, его одерни, а то он мне новое прозвище даст, тогда не открестишься.

— Хорошо, постараюсь его убедить, — еле сдерживая смех, обещал Салмин.

Мгди погладил лошадь по крутой шее, пожелал доброго пути. Стоял у крыльца, рассуждая про себя, как было бы хорошо, если бы Салмин и Анна поженились. Он бы с удовольствием погулял на их свадьбе и на радость людям вдоволь бы поиграл на скрипке.

Тут он вспомнил, как играл на свадьбе Ванюша и Сухви, упрекнул неизвестно кого, что молодожены вместе не живут, людей смешат. Запер дверь правления и пошел агитировать стариков. Пока шел, подбирал услышанные от приезжавших уполномоченных слова, вроде: «сознание», «культура», «дисциплина», «общественный интерес», «зеленая масса», «критика», «самокритика» и тому подобное.

Для начала он решил сагитировать свою старуху.

— Старуха, — начал он радостно, — мы уже сознательные стали, культурные. К нам уполномоченные больше не едут, потому что мы дисциплинированные. Я вот пошел с агитацией по дворам насчет членских коров.

— Как? — недоумевала старуха. — Почто коровы членскими стали?

— Не понимаешь — объясню. Мы артельные члены, потому и коровы — членские. Завтра всем на снопы, чуть свет. Поняла?

— Ты в уме, старик? Корова же молока сбавит.

— Обчественный интерес, эккей! Зеленая масса нужна, пора понимать.

— Какая такая еще зеленая масса? Что с тобой, старик? Вот чего тебе скажу: уйди ты из правления, совсем я тебя понимать перестала. Вишь, каких слов понахватался.

— Иван Петрович и Ефрем Васильевич одни не успевают, потому меня попросили с агитацией по домам пойти. Поняла?

— Так бы и сказал. Коли Ванюш или Салмин послал, знамо, надо идти. Ты только понятно разговаривай… Садись поешь, голодный ведь.

— Мне некогда, дай-ка новый костюм, что внучонок подарил. Как-никак человек с агитацией, доверенное лицо.

Мгди вышел на улицу, на пальцах пересчитал, к кому, в какие дома ему надо зайти. Подумал, как лучше все объяснить, и решил начать так: «По-научному это называется зеленая масса. Дело-то новое. Мы все теперь, окромя некоторых, например Мешкова, Маськина и прочих немногих, все, эккей, сознательные стали. Потому, чуть свет, надо выйти на членских коровах на подвозку снопов». Тут Савка задумался и решил для внушительности прибавить еще такие слова: «Поскольку сознательные стали, кто не выйдет на членских коровах, штрафовать не будут». Такое заключение ему понравилось, он закурил папиросу (на всякий случай, для гостей держал пачку-другую недорогих папирос) и, довольный, пошел к Кэргури.

Но, оказывается, еще до него пришла Хвекла, внучка Кэргури, рассказала, что было в клубе, и дед не стал возражать.

— Хвекла моя молодец.

Кэргури похвастался, что ее приняли в институт, но она решила бабку с дедом не бросать, учиться заочно.

— Сват, пойдем со мной, поговорим с другими стариками. Ты тоже будешь с агитацией. Сын Спани поручил, — великодушно предложил Савка своему другу. — А то попадется элемент, как, к примеру, моя старуха, тут устанешь до сознательности такого доводить. Пошли, сват.

Кэргури по совету Мгди надел новый пиджак, обул сапоги, почистил их, взял новую кепку, и они вышли из избы.

— Иван Петрович поручил, говоришь? Его не послушать невозможно. Пришла внучка: Ванюш, да и только, одно у них слово. Что за человек этот сын Спани!

— У него то самое, — начал Мгди объяснять научно, — у него сознание выше, дисциплина, потом, как ее, культура. Вдобавок у него, как у Салмина, обчественный интерес на первом плане, потому он сейчас за зеленую массу, — и сказал доверительно Кэргури на ухо: — Временная мера.

Пришли к Кутру Кузьме, но и тут уже все было в порядке. Ягур пришел из клуба и сагитировал деда с бабкой.

Кузьма уже пошел налаживать телегу, а его старуха стала выносить тарелки с пирожками.

— Посидите немного, — приглашала она стариков.

…Еще до утренней зари Савка Мгди запряг свою корову в телегу, у которой колеса скрипели так, что хоть уши затыкай, и поехал прямо туда, где обычно собирали коров перед пастьбой. Солнце выкатилось большим красным мячом. Мгди посмотрел на него и сказал, что к концу недели будет дождь. Пастух сердито покрикивал на коров — время уж подошло пасти. Но коров было мало.

— Микита Савельич, на самом деле на коровах будут снопы подвозить? — уж который раз спрашивал старика пастух. — Кого мне тогда пасти?

— Получай отпуск на время, пока под зеленую массу не вспашут.

Савка из-под ладони посмотрел вдоль улицы и обрадованно вскрикнул:

— Ага, моя агитация-то! Видишь, эккей, вся улица на коровах членских в поле путь держит. А ну, Буренушка-касатушка!

Его корова заупрямилась. Мгди слез с телеги, сунул скотине кусок хлеба, погладил шею, потянул за повод, приговаривая: «Ну касатушка, поехали, я же первым должен быть. Эх ты, бессловесная тварь. Сознания-то у тебя маловато, эккей».