Шургельцы - [68]

— Вот сегодня я провел общенародное важное мероприятие, — обрадованно проговорил Иван Никодимыч и, надев очки, записал в своем блокноте: «Был на клеверном участке и дал агротехуказы». Другой заглянул ему через плечо и засмеялся.

— Мы же не на клеверном поле, а на посевах люцерны, товарищ Яшмейкин.

— Прошу не вмешиваться в мои дела! — отмахнулся Никодимыч. — Жарко, товарищи. Мне помнится, где-то тут речка есть.

— Идея. Пойдемте искупаемся!

— Плодотворная идея, — подхватили все.

— Ай да Никодимыч, настоящий идеолог!

Подозвав одного из мальчиков, половших люцерну, они попросили проводить их к месту поглубже. Мальчик хотел показать им издалека, но те не согласились, заставили его проводить, еще напомнили, что они ответственные уполномоченные, а не рядовые колхозники. Мальчик не сумел отбиться. Иван Никодимыч положил ему на плечо свою кожанку.

— Чему только вас учат в школе? Дядя весь запарился, а ты сам не догадаешься помочь…

Ребятишки, глядя им вслед, переглянулись, а один обратился к учительнице:

— И нам можно искупаться?

Учительница, не успела ответить, как рядом раздался звонкий голосок:

— Ты же не уполномоченный! Тебе нельзя купаться в рабочее время.

БУДНИ

На стол, покрытый зеленым сукном, упал пучок солнечных лучей. Сквозь открытую форточку доносился шепот берез.

Наступал вечер. «Скоро должны подойти товарищи, а я, сколько ни думал, решения не нашел», — сказал себе Салмин, вышел из-за стола, подтянул ремень, открыл дверь в контору: там была одна Анна Трофимова, работавшая учетчицей.

— Анна, приду скоро…

Он почему-то снял картуз, снова надел — от смущения, что ли, потом направился к выходу.

Анна переложила с места на место лежавшие на столе бумаги.

— Ванюш пусть идет на ферму, — сказал Салмин с порога.

— Передам, — послышался в ответ ласковый, тихий голос.

Анна подошла к окну и, глядя вслед Салмину, задумалась: «Совсем высох наш Ефрем Васильевич, много больно легло на его плечи». Анна вспомнила, что ей сказал Салмин три-четыре дня назад, по дороге в Буинск. «Утром встаю, сказал, вечером ложусь — и все один, как медведь». «Почему я его тогда оборвала? И он мне ни одним плохим словом не ответил, только голову склонил и до самой деревни больше ни слова. Ведь так и есть на самом деле. Я здесь при чем, почему разозлилась? Ума не приложу».

Анна отошла от окна, стала думать о том, что жена Салмина давно умерла, а ее самое бросил Еким, тоже осталась одна с дочерью. Слезы выступили на глаза, и она ушла за печку, стала вытирать их уголком платка. Много ли времени прошло, мало ли — она и не заметила, как вошел Салмин. В руках у него телеграмма. Он огляделся:

— Анна, где ты? Телеграмма пришла.

Анна наспех посуше вытерла глаза, вышла, но веки покраснели, и Салмин, взглянув на нее, удивился:

— Анна, что с тобой? Только что все хорошо было…

— Другой раз женщине и поплакать приходится, — усмехнулась Анна и призналась: — От обиды на Екима все. Да и не только оттого… — И, посмотрев в глаза Салмину, сказала: — А еще стыжусь, что вам нагрубила, когда из Буинска ехали.

— Ты передо мной ни в чем не виновата.

— Нет, очень жестко вам сказала, а теперь мне самой от этого нехорошо…

— А что же Еким Трофимович пишет? — прервал Салмин разговор.

— Пишет? Он душу выматывает, денег просит, надоедает.

— Не горюй, Анна, не печалься. Твоей вины ведь там нет.

— Ефрем Васильевич, я вам тогда очень плохие слова сказала: «Ни одному мужику, сказала, я теперь не поверю ни за что, все они на одну колодку…»

— Анна, я на свой счет не принял. — Салмин шагнул к ней. — Сказать, что на душе, — еще не значит другого обидеть.

Анна снова вытерла глаза, спросила:

— От кого телеграмма?

— Мешков опять просит денег.

— Много просит?

— Тысячу рублей. Сколько у нас на счету?

— Ни на счету, ни в кассе нет ни копейки. Все, что было, перевели за кирпич.

— Помню… Но ведь надо найти и послать. А где найти?

Анна не успела ответить — зазвонил телефон. Председатель взял трубку, долго слушал. Потом сказал:

— Но о чем нужно писать объяснение? Мы же сами мечемся, не знаем, где достать!

Он повесил трубку, сказал брезгливо:

— Мешков звонил в райисполком Митину, что, мол, денег не переводят и он не может закупить паклю.

— На такое он мастер. Лучше с ним не связываться. — Анна неодобрительно взглянула на телеграмму, белевшую посреди стола.

— Савка Мгди где? — спросил ее Салмин.

— На пруду возится.

— Старик экономно живет, пойду-ка к нему, посоветуюсь.

— Не ходите, я схожу.

…Подол вишневого платья взметнул легкий ветер. Волосы, собранные пучком на затылке, красиво лежали под голубым платком. Легко, как девушка, шла Анна по улице. Это на мгновение обрадовало Салмина. Но ветер, ворвавшийся в открытое окно, сорвал со стола телеграмму и погнал до самой двери, Ефрему Васильевичу пришлось закрыть окно, поднять ее с пола — и снова он погрузился в размышления, как достать денег и еще многое другое…

Тем временем Анна подошла к запруде. На той стороне реки весной наносило много илу. Сейчас он высох, потрескался. Там, где берег ниже, положе, Савка Мгди ежегодно делает запруду. И в это лето возился.

— Неужели у тебя на такую широкую запруду сил хватило, сват Савка? — удивленно спросила Анна, подойдя к старику, устанавливавшему желоб.