Шургельцы - [14]

Шишкина дельно и коротко рассказала о том, что сделали за год, что сделать следует.

Стало тихо.

Мужики расстегнули пиджаки, женщины развязали платки, девушки, как всегда, сидели прибранные, но раскраснелись, отчего их лица стали еще милей и нежней.

— Ну, задавайте вопросы, — сказала Шишкина. — Есть у вас вопросы?

— Пожалуйста, спрашивайте, выступайте, — предлагал председатель. — Кому слово?

Люди пошептались, повозились, снова утихли.

— Мужики, давайте. Упрашивать вас, что ли? — поднялась мать Ванюша, Спани. — Не бабам же начинать! — И вдруг, стыдясь, решилась, начала речь. — Об артельных животных хочу сказать я. Не думайте, не потому только, что о сыне печалюсь. Я бы могла и дома ему в уши пожужжать. Я не хотела, чтоб он на ферму шел. Знала, навалят работу и забудут, помогать не станут. Второй месяц парни и девушки за травой в полях пропадают. А травы в нашем поле и летом-то кот наплакал. Правленцам надо думать, чем кормить скот будем.

Спани вытерла платком вспотевший лоб и вдруг смутилась, огляделась.

— Я говорить не умею. Не серчайте. Но коли мужики молчат…

— Не все ли равно — баба ли, мужик ли, — успокоил ее кто-то. — Теперь все равные, говорится.

— Да, да, — согласился Шихранов. — Сказано же, женщина в колхозе — большая сила.

— В работе-то мы сила, а на собраниях вы нас не слышите. Чего греха таить… — послышались голоса женщин.

— Верно, — сказала Спани. — Я стара, а понимаю. Вы, мужики, все больше возле правленцев, а на ферму дорогу забыли. Зима у ворот, чем скот прокормите: актами Екимовыми?

— Что молчат правленцы? — зашумели собравшиеся. — Пусть скажут!

К столу вышел Шихранов. Расстегнул помятый пиджак, испытующе взглянул на людей, покряхтел.

— Мы тут, — сказал он, — не можем не говорить о хлебозаготовке. Почему? Потому что колхоз «Знамя коммунизма» по хлебозаготовкам с государством рассчитался. Итак, товарищи, члены правления не сидели сложа руки. — Шихранов разложил перед собой бумаги со сводками. — Мы ни на минуту не забывали первую заповедь — хлебозаготовку. Для нашего колхоза это честь и слава. — Шихранов сослался на многие цитаты, потом развернул газету, стал читать, запинаясь и неправильно ставя ударения. Несколько раз наливал в стакан воды из разбитого графина и громко глотал.

Собрание заволновалось.

— Сергей Семеныч, нам это известно.

— Про животноводство скажи.

Шихранов большими глотками выпил воду, нервно отодвинул стакан.

— Здесь хорошо сказано о хлебопоставках государству. Наш колхоз по сравнению с прошлыми годами намного раньше рассчитался. Итак, товарищи колхозники…

— Про это на прошлом собрании рассказывал!

— Вы чего, хотите рот мне заткнуть? — рассердился Шихранов. — Раз правление делает такие достижения, значит, оно и недостатки сможет ликвидировать, лишь бы работать не мешали. Так вот, товарищи…

— Сколько засыпали семян? — спросил Сайкин.

— Под руками у меня сведений нет… На этот вопрос отвечу в заключительном слове.

— Неужели только по бумаге работаете? — не выдержал Кирка Элексей.

— Сколько фуража оставили для лошадей?

— Не помню, под рукой нет данных.

Шихранов, недовольно морщась, повернулся к Салмину, ожидая помощи.

— Правильно спрашивают, отвечай, Сергей Семеныч, — не поддержал его Салмин.

— Регламент надо установить, этак мы до утра просидим, — предложил Кирка Элексей. — Записи у него длинные, как вожжи, читает, как поп. Спросишь — руками разводит. Ишь ты, сведений у него нет…

— Мы не дети, нам разжевывать не надо, — бросил один из мужиков, тоже конюх. — Снег не выпал, а чем лошадей кормим — одной соломой! Чего тут хвастать!

Шихранов сдвинул брови, собрал все бумаги, тяжело опустился на стул.

— Беспорядок, высказаться не дают. Безобразие, а не собрание! До сих пор такого у нас не было, — проворчал он. — О чем это говорит? У нас политическая недооценка, политслепота!

Председатель собрания Иван Маськин постукивал по разбитому колокольчику, напоминающему рваное ухо Матви Капитуна.

Стемнело. Зажгли лампы. Одну поставили на стол, другую на выступ печки, третью подвесили на проволоке под потолком.

— Сват Мгди, духота какая, даже лампы плохо горят.

— Эккей, сколько народу собралось — тьма-тьмущая. Поглядите, в коридоре сколько еще. Надобно было созвать в клубе.

Поднялся Салмин. Народ затих.

— Иван Петрович на животноводческой ферме работает около двух месяцев. Правда, мы его, не проверив, поставили, но, думается, не ошиблись. Немножко получше дела стали. — Он посмотрел на молодежь, сидевшую дружной стайкой.

Улыбнулся широко и ласково. И в ответ ему улыбались, кивали.

— Вы все видели, как они, наши дети, за хозяйство взялись — с песнями, со смехом, хоть дело и не веселое, трудное. Хлевы и конюшни перекрыли, стены штукатурят, во дворе порядок навели. Траву чуть не руками собирают, все, что в их силах, от души делают. Если бы все мы…

— Ефрем, прости, что перебиваю, хочу правду сказать, — сказал кто-то из полутьмы. — Ведь каждую осень телят у колхозников покупаем. Если бы они были живы, сколько бы у нас коров стало — несколько бы тысяч. Не так говорю? Может, молодежь порядок наведет.

— Давно следовало молодых собрать. Уж сколько лет на ферме одни старики. Теперь с Ванюшем и молодежь пришла.