Шура. Париж 1924 – 1926 - [52]

Вновь наполнив рюмку, Сеит сказал:

– Мне нужно снова накопить денег для дела. Не знаю, получится ли.

– Вынесешь ли ты это, Сеит? – с любовью и жалостью спросила Мюрвет.

– Вынесу ли? – насмешливо переспросил он. – Руки и ноги вынесут, а вот сердцу придется непросто, Мурка… Очень непросто.

Впервые за долгое время он называл ее ласковым «Мурка». Она почувствовала, как от счастья увлажнились ее глаза. Мюрвет любила этого человека, но ничем не могла ему помочь. Чтобы нарушить тишину, она сказала первое, что пришло в голову:

– Хочешь, я сварю тебе кофе?

– Спасибо. Не думаю, что мне это поможет. Все пахнет чертовым керосином. – Допив ракы, Сеит взял в руки сигарету. – Кроме них. Они всегда пахнут как надо.

Сеит цинично усмехнулся. Мюрвет медленно встала и начала убирать со стола. Несмотря на то что ей тоже хотелось о многом поговорить, она не решалась продолжить беседу, словно мечтая вывалить все свои проблемы на груду грязных тарелок, которые предстояло перемыть.

В последующие дни Мюрвет была занята детьми – подраставшей у нее на руках Леман и подраставшим в животе младенцем, – а Сеит с утра до вечера разносил керосин. Те, кто впервые встречал его за этим делом, сильно удивлялись. Несмотря на черную работу, Сеит одевался стильно и всегда ходил в чистом, с иголочки, костюме, галстуке и лакированных мокасинах. Друзья и знакомые не понимали его, но самая большая беда Сеита заключалась в том, что на следующий день он не мог надеть то, что носил в предыдущий. От запаха керосина к вечеру раскалывалась голова. Зимой он вешал одежду на солнце, и та еле успевала высохнуть. Он сжимал зубы и работал, думая о том, что через несколько месяцев у него родится второй ребенок. Если бы он только мог собрать достаточно денег для того, чтобы открыть небольшой ресторан!

Большинство белогвардейцев, эмигрировавших в Стамбул в 1920 году, уже покинули город. А тех, кто остался, принуждали принять турецкое гражданство. Жизнь эмигрантов, все еще имевших российское гражданство, становилась невыносимой.

Некоторые переселенцы все еще колебались и поэтому хранили старые документы. Все они занимались разной работой: кто-то служил консьержем в отеле, кто-то был официантом, кто-то убирал туалеты или продавал сигареты. За улыбкой и безрассудством скрывали они тоску по далекой утраченной Родине, и Курт Сеит был одним из них. Прошлое помогало ему понимать культуру, религию и язык этой новой страны, приютившей его, однако среди всех этих людей он, как и любой эмигрант, чувствовал себя одиноким.

Глава восемнадцатая. Один день в IRFE

Шура сидела в одной из комнат дома, в котором располагался модный дом IRFE. Ожидая аудиенции у княгини Ирины Александровны Юсуповой, она листала модный журнал, но мысли ее витали совершенно в другом месте. Время от времени Шура поглядывала на проходивших по коридору моделей и приветствовала их – некоторых сердечнее, чем других. Все они, как и Шура, бежали из России. Кто-то здесь княгиня, кто-то – графиня, а их платья – атласные, муслиновые, шелковые, кружевные – вскоре примерит какая-нибудь богатая парижанка или американка. А ведь когда-то они сами были богаче всех этих посетительниц, и одна картина в их имении стоила всех драгоценностей Франции; но сейчас – сейчас вчерашние аристократки работают моделями, швеями и прачками.

Внутреннее убранство дома IRFE было вдохновлено одним из дворцов Юсуповых и напоминало восточную сказку. Шуре доводилось бывать в охотничьем доме семьи, расположенном в крымском селе Коккоз. Это великолепное здание, построенное в стиле ханского дворца в Бахчисарае, было богато украшено мозаикой, коврами и витражами. В их саду даже стояла копия знаменитого Бахчисарайского фонтана, вдохновившего Пушкина. В охотничьем доме часто проводились восточные вечера – одно из любимых с детства развлечений Феликса. Здесь, в Париже, князь Юсупов хотел окружить себя, жену и их гостей былой роскошью. Дом внутри был отделан светло-серым деревом, а стены покрыты серым бархатом. На окнах висели желтые шторы с цветочным узором, а мебель была сделана из красного дерева. Старинные гравюры и семейные реликвии привносили в помещение экзотическую теплоту домашнего очага. Асимметричные хрустальные флаконы с духами, шали из редких тканей на спинках сидений разложила лично княгиня Юсупова.

Шура невольно перенеслась на холмы Алушты, к Сеиту.

Стоял февраль 1917 года – последняя зима, которую она провела в России. Сеит и Джелиль, оставив Шуру и Татьяну в садовом домике, отправились к Эминовым.

Девушки были разочарованы тем, что уже в день приезда остались одни на этой чужой земле, но все же радушно проводили своих возлюбленных. В ту ночь Татьяна спала глубоким сном, а Шура уснуть не могла и поэтому вышла в сад и устроилась в беседке. Соленый запах водорослей мешался с терпким запахом вспаханной земли. Мягкий ветер теребил ее волосы, а где-то там, за виноградниками, плескалось темное море. Она накинула на плечи жакет Сеита, который взяла с собой, и представила себе, как любимый обнимает ее. Жизнь, которой тогда жила Александра Верженская, теперь пролегает за тысячу морей от нее. Есть ли смысл скучать по прошлому, коль его уже не вернешь?