Шумный брат - [12]

Педагоги прослушали сказку в молчании. Глафира Ефимовна — в тревоге. Пургасов — усмехаясь. А Пальмин — постукивая пальцем по столу.

— Может быть, ты скажешь, Берёзкин, кто же это у нас в роли кукушонка? Или даже кукушат? Как их имена и фамилии? — строго обратился ко мне Иерихонов.

И все педагоги посмотрели на меня строго.

— А я вам не ябедник! — крикнул я. Вскочил — и вон из учительской.

Глафира Ефимовна потянулась было за мной, но Пальмин остановил её.

Вскоре он ушёл. И на этом всё кончилось.

Тайна «отсеивания»

В тот день кончилось. А вообще-то оно ещё только началось, наше побоище с «кукушатами». Вы уже, конечно, знаете, кто они: Андрон, попович Толька, щекастый Пряничный и другие подобные.

Вот так же, как Андрон, явились они в интернат с подложными справками, в обносках. Притворились, примирились, а потом так приспособились, что захватили все тёплые местечки и вошли в силу.

Мы не замечали, чтобы им особо потворствовали педагоги, но вот завхоз Бахйлов явно держал их сторону.

Противный это был тип. Мы его прозвали «Захвост». Однажды он вёз нам продукты на лошади и был так пьян, что едва на ногах стоял. Сидел на телеге и, уронив вожжи, держался за хвост лошади.

Бахйлов только и делал, что добывал продукты и никак не мог накормить нас досыта. Хотя сам ходил и постоянно икал от излишней сытости.

Толстый как бочонок, с утра он наливался пивом в соседнем ларьке. Долго стоял, держась в хвосте очереди, а потом жадно утыкался в кружку, опустив в пену вислые усы.

Кто он был, откуда? Наверно, без роду без племени, потому что не любил никакой народ. Над всеми смеялся.

Был у нас паренёк из Пензы. Так Бахилов его дразнил: «Эй, пензя, поймал язя́, которого есть нельзя!» Был мальчик из-под Рязани. И его завхоз поддразнивал: «У вас пироги с глазами: их едят, а они глядят». Жил Бахилов в Мордовской республике, а хозяев её презирал. Как только надуется пивом, так потешается над нами:

«Эй вы, учёные, давно ли в лесу пенькам молились, медведя за попа почитали?»

И хохочет, что ловко унизил нас, мордву.

И словно оттого что не мог сосчитать правильно, получал и распределял продукты так, что на всех не хватало.

Я постоянно ходил голодным. То мне супу не досталось, то каша вся вышла, пока моя очередь дошла, — её уже расхватали те ребята, что посильней. Да лишку съели те, что похитрей, кто ближе к раздаче. Правой рукой у малограмотного завхоза стал грамотный попович Толька. А его помощниками — Андрон да подобные ему мордастые, кулакастые парни.

Кто побогаче, вроде Пряничного, те домашней снедью ещё поддерживались, а бедноте, вроде меня, приходилось туго.

И не только в еде, нам даже спать было хуже. Наш Захвост ввёл порядок: «Койка — казённая, постель — своя». Прекрасные матрасы, чистые простыни, байковые одеяла он стелил только, когда начальство должно было посетить школу. Прошло оно, и тут же отбирал всё. Сразу, чтобы не запачкали.

Сынки богатеев не тужили, у них и полушубки, и тулупчики, и ватные одеяла, а мы, беднота, и дрогли, и ёжились, и ворочались с боку на бок на голых досках в долгие ночи.

Не каждый такое вытерпит. Вот и стали бедняцкие ребята отсеиваться… А места их не пустовали — на их места, откуда ни возьмись, появлялись новые «кукушкины дети».

Признаться, и я держался из последних сил. Жаловаться не любил. Просить — тоже. Да и чем мне могли помочь родственники? Тётя Надия в эту зиму уехала в Саранск на курсы, чтобы стать настоящей учительницей. Дядя Миша-солдат и сам был не богат, и ей помогал, да ещё моей бабушке. Да я бы и постеснялся просить у него. Ведь все знали, что о нас Совет заботится. И всё нам бесплатно. И всего вдоволь.

Наверно, и другие ребята стыдились пожаловаться. И уходили один за другим, отсеивались.

«Не отсеивайся, Берёзкин, не отсеивайся!» Эх, Оля, знала бы ты, как это трудно. И как нелегко при всём этом быть весёлым.

Хотя я и шумный брат, а на голодный желудок да не выспавшись и шуметь не хочется.

Однако я крепился. Не жаловался. Никому. Даже Оле.

Шумный день, или букварный бунт

Постепенно, незаметно, исподволь теснили нас «кукушата», и к весне их стало чуть ли не большинство.

А жизнь вокруг шла весёлая. Советская власть бедноту в обиду не давала. Всюду были комитеты бедноты. Они помогали беднейшим землю вспахать, и семена достать, и коня приобрести, и корову завести.

Стали организовываться товарищества, коммуны.

Радостно слушать.

И вот новое радостное событие, как праздник. Появился первый букварь на мордовском языке. До этого мы учились по русскому букварю, в котором чернилами и карандашами под каждым русским словом сами вписывали мордовское.

Это получалось неважно. И книжка грязнилась, и слова путались.

А теперь вот он, перед нами, красиво напечатанный первый мордовский букварь. Держит его над седой головой, показывая всему классу, Пургасов. И сам сияет — дожил до радостного дня.

— Теперь, мои юные товарищи, мы будем учить мордовских детей вот по такому прекрасному букварю. Это первый, пробный экземпляр. Прислали его на отзыв. Давайте вместе рассмотрим и ответим, хорош ли он. А скоро наступит время, когда и в средних школах и в университетах можно будет учиться на мордовском языке! — с восторгом добавил он, передавая букварь нам с Олей, сидящим на первой парте.