Шумим, братцы, шумим... - [13]
— О каком поведении?
— О таком. Об аморальном. Что вы свой номер превратили в дом свиданий.
— Валяйте, сообщайте.
Он все-таки оставил ей торт и пошел к себе.
В номере, торопливо щелкнув выключателем, увидел на столе пустую бутылку из-под сухого, стакан, пепельницу, полную, через край апельсиновых корок. Отвернул покрывало с лилиями. Постель была не тронута, подушки не смяты, из-под них так же, как утром, торчал голубой угол наглаженного полотенца. Крымов с брезгливостью перевел взгляд на диван и сел на стул. Едкая досада на эту, с косой, свербила в его душе. Дома ей мать ужин оставила. "Почему так поздно, доченька?" А доченька или наврет про вечерние занятия, или рявкнет: "Мое дело!" А, в общем, это действительно ее дело. Черт с ними, весь мир не перевоспитаешь. И, сбросив с себя бремя ответственности за нравственность человечества, Крымов почувствовал облегчение. И тут же распространил это новообретенное приятное безразличие и на свою дочь, которая потихоньку стала взрослой, отвечающей за свою судьбу женщиной. "Шут с ними, им жить", — подумал он, разбирая постель.
Утром в пятницу Крымов с пустым чемоданом и рюкзаком отправился на завод. Из проходной он позвонил Жмакину, чтобы тот заказал ему пропуск.
Трубку подняла Наталья.
— Доброе утро. Это Наташа? — почти родственным тоном осведомился Крымов. Он считал, что после вчерашнего имеет право на некоторую фамильярность.
— Наталья Николаевна, — холодно поправила секретарша.
— Наталья Николаевна, — не стал спорить Крымов, — это Крымов говорит, ваш вчерашний гостеприимный хозяин. Который ушел за тортом. Которого вы не дождались.
— Жмакина сегодня не будет. Он уехал в командировку. — Тепла в ее голосе было не больше, чем в январе в районе Верхоянска.
— То есть как это в командировку?! — закричал Крымов. — А мне он что-нибудь оставил?
— Да. Письмо. Сейчас курьер вынесет на проходную.
"Сучка, дрянь", — подумал Крымов.
Нескоро, чуть ли не через полчаса появилась морщинистая курьерша в синем халате и суконных ботах и, осведомившись: "Крымов хто?", протянула конверт.
Крымов вытаскивал листок, как игрок в очко открывает третью карту, когда на кон поставлена вся зарплата, которую дома ждет многодетное семейство.
Записка гласила: "Муфты будут отгружены адрес Вашего предприятия общем порядке согласно утвержденного графика. Мне вчера тоже ничего не выдали".
Господи, от чего порою зависит судьба урожая!
О любви не говори
"Ирина. Уехать в Москву. Продать дом, покончить все здесь и в Москву…
Ольга. Да! Скорее в Москву. (Чебутыкин и Тузенбах смеются)".
А. П.Чехов. "ТРИ СЕСТРЫ".
Как вы думаете, милый читатель, почему рассмеялись Тузенбах и Чебутыкин?
Ответ, будем надеяться, выкристаллизуется сам собою к концу нашего повествования…
А пока чуть-чуть поднапряжем внимание м усвоим расстановку действующих лиц в нижеследующей поучительной истории.
Лет этак сорок назад подружились в Москве две студентки — Тоня и Зина. Пришел срок, обе вышли замуж. Зина — за Жору Коршунова, Тоня — за Борю Тиханова. Характерами мужья соответствовали фамилиям. Тиханов — тихий, Коршунов — цепкий, востроглазый, своего не упустит. И должность он в министерстве занимал неплохую, влиятельную. Семьи дружили между собою, и, когда у Тихановых родилась Наденька, а V Коршуновых — Лидочка, девочки тоже стали подружками. Сначала обе девочки шли по жизненному кругу, что называется, ноздря в ноздрю, но потом Лидочка на полкорпуса обошла Надю — первой вышла замуж. Да еще как удачно! Лева Мышкин хоть иногородний, из Кемерова, но зато выездной! Леве с Лидой предстояла длительная загранкомандировка — Коршунов подсобил зятьку.
На Лидиной свадьбе Надя вместе со всеми кричала молодым "горько!", а глаза ели горючие слезинки зависти.
Наденькина мама — Антонина Гавриловна Тиханова понимала дочкино состояние, гладила под столом по руке, шептала: "Ничего, доченька, и тебе счастье будет, найдем хорошего человека". И подкладывала салат. Вообще мама обходилась с двадцативосьмилетней Надеждой, как с пятилетним дитем, и Надю вполне устраивало бесхлопотное житье маминой головой и матушкиными заботами.
Зинаида Трифоновна Коршунова глянула в сторону старой подруги и ее дочки и прочитала, как в открытой книге, их настроение. Она ободряюще им подмигнула и подошла к мужу. Георгий Николаевич в это время, сняв пиджак и оставшись при подтяжках, витийствовал перед гостями. В одной руке он держал хрустальную рюмку, а в другой — бутылку "Вани-ходока", в просторечии именуемого "Джонни Уокер".
— Жорик, а тут ведь у нас еще одна невеста заждалась — Надюша, — сказала Зинаида Трифоновна. — Надо бы девочку пристроить.
— Нет проблемы, сделаем, — сказал сильный человек Георгий Николаевич, упиваясь не столько шотландским виски, сколько ощущением своих безграничных умственных способностей и должностных возможностей.
И ведь сделал, черт возьми! Сильная личность, право слово!
Коршунов решил ввести в игру брата своего зятя Левы — Игоря Мышкина, безвестно инженерившего в Кемерове. Так гроссмейстер, замыслив изящную победную комбинацию, достойную двух восклицательных в скобках, вводит в игру ладью, доселе дремавшую в уголке доски.
