Шумим, братцы, шумим... - [16]
И вот этот самый Митя идет мне навстречу. Он смотрит виновато. Ему уже сытно, но еще стыдно. Отвернуться и пройти мимо? Презрительной гримасой осудить кумовство и синекуру? Но вдруг Митя скажет теще, что Зайчиков (это я) казнит его, Митю, презрением? А теща возьмет да и пойдет к большому хорошему другу юности ее папы. И тогда может быть пиф-паф ой-ой-ой, вылетает Зайчиков мой. Внимание! Включаем мудрость и осмотрительность. Ласково кланяюсь Мите Тихацкому. И даже дружески-ободрительно ему киваю: "Ничего, мол, Митя! Не тушуйся. Войдешь в курс, притрешься к коллективу, нащупаешь рычаги".
Митин взгляд теплеет. Он благодарен за моральную поддержку. Он ведь чувствует, что его немножко бойкотируют, а тут вроде прорыв блокады. Придет домой, скажет теще: "Есть у нас там милый человек, некий Зайчиков".
И я иду дальше. Довольный. Еще одно очечко заработано. Очко душевного покоя. Что значит зрелость, осмотрительность, дальновидность!
В пять собрание. Речь мысленно составлена. Глаголом буду жечь сердца людей. Поднимусь в прениях и рубану. Скажу то, что все в конторе знают. К директору с дельным предложением не прорвешься. Два заместителя и два секретаря-референта мешают друг другу. Хватило бы любой пары из двух. Четыре визы никогда не совпадут. Все хотят свою ученость показать, пишут резолюции вразнотык, крадут время, теряют документы. Контора пробуксовывает, кпд ниже паровозного.
Но на собрание приезжает наш министерский куратор. "Эге, — срабатывает мой соображометр, — перед лицом внешних сил нужно демонстрировать монолитность конторских рядов. Не гадить же в родном, гнезде".
В прениях встаю и говорю:
— Товарищи! У нас нет ни малейших оснований для нытья и брюзжания. Позвольте сказать откровенно, без этой, знаете ли, дипломатии: работаем мы слаженно и продуктивно. Отдел нетканой пряжи возглавил молодой перспективный специалист. И мы можем с гордостью…
И дальше в том же духе. В метро подбиваю итоги дня— не наследил, не подорвался, врагов не нажил. Бикфордовы шнуры с бегущими огоньками за мной не тянутся? Не тянутся. И ведь ничью кровь не пустил, ничью судьбу не поломал. Трудный, но хороший был день.
Дома переодеваюсь в мягкое, мятое, домашнее. Ужинаю. Врубаю цветной. Заваливаюсь на тахту. Рядом на журнальном столике — бутылка "Жигулевского" и стакан. Играет "Спартак". Федя Черенков забивает два гола-красавца. Что еще человеку надо? Блаженство! Рай! А все потому, что зрелый я, мудрый, выдержанный. Чего и вам желаю!..
Анекдот с собакой
Какая только публика не захаживает в редакцию юмористического журнала! И все обязательно несут что-нибудь смешное. На их взгляд, конечно…
Недавно, например, заявился старичок с болонкой на руках. Протянул мне листик бумаги и сказал:
— Вот, хе-хе, принес для вас преуморительный анекдотец. Не взглянете?
На листочке аккуратным почерком было написано:
"Сэр Джон пришел в гости к сэру Уильяму и обнаружил, что тот играет в шахматы со своим пуделем.
— Да это же чудо! — воскликнул пораженный сэр Джон.
— Какое там чудо, — поморщился сэр Уильям. — Пудель — круглый дурак. Имеет лишнюю пешку в ладейном эндшпиле и не может выиграть".
— К сожалению, — сказал я, разводя руками, — очень похожий анекдот мы опубликовали на прошлой неделе. Там бульдог играл в шашки и не мог провести лишнюю шашку в дамки.
— Но, простите, — заупрямился старичок, — шахматы и шашки — это далеко не одно и то же! И потом, вы сами говорите — там был бульдог, а у меня пудель.
Болонка на его коленях зарычала. Старик погладил ее, успокаивая.
— Извините, мы напрасно спорим, — сказал я, поднимаясь со стула. — Приносите что-нибудь свеженькое, тогда посмотрим.
Через день старик с болонкой снова просеменил в мой кабинет.
— Вот, — сказал он, — совсем новенький анекдотик, — и рукой, дрожащей от неподдельного волнения, протянул мне листок.
Я прочитал:
"Сэр Джон пришел к сэру Уильяму и еще из передней услышал чарующие звуки скрипки. Войдя в гостиную, сэр Джон с удивлением обнаружил, что на скрипке играет пудель.
— Чудо! — воскликнул сэр Джон.
— Э-э, какое уж тут чудо, — поморщился сэр Уильям. — Надо играть аллегро, а он дует адажио…"
— Слушайте, — сказал я, — неужели вы не понимаете, что это повторение старой истории с шахматами?
— При чем тут шахматы?! — чуть не плача воскликнул старик. — Пудель теперь играет на скрипке, а не в шахматы! Ну как же вы не улавливаете разницы, голубчик?
— Дорогой мой, я все улавливаю, — как можно любезнее ответил я. — Но согласитесь, что схема-то всех ваших собачьих анекдотов одинаковая — владелец пса сэр Уильям так привык к человеческим талантам своей собаки, что давно им не удивляется, а сэр Джон удивляется.
— Нет, вы придираетесь! — заспорил старик.
Болонка на его коленях заерзала и тявкнула.
Я встал.
— Извините, я очень занят.
Старик уныло качнул серебряным нимбом и ушел, неся свою псину, как грудное дитя.
Прошла неделя, и старик с болонкой опять посетили меня. На этот раз лицо старика дышало несокрушимой верой в победу.
— Вот! — протянул он мне листок. — На сей раз совсем из другой оперы, тут уж вы ничего…
Я прочитал:
"Сэр Джон стоял на перекрестке перед красным светом. Вдруг рядом затормозил мотоцикл. За рулем сидел пудель, а на заднем сиденье — сэр Уильям.
