Шторм - [4]

— И после этого пассажа, ты еще говоришь, что я ребенок. Главное дите у нас ты, — Йохан с силой прижал меня к себе так, что я ощутил всю мощь его объятий, и действительно, как ребенок, зарылся в него. — Пойми, я достаточно взрослый человек и все мои решения осмысленные. Я решил быть с тобой и не собираюсь менять жизнь.

— Слова! — вскричал я, сам поражаясь своему неожиданному гневу. — Только слова! Как ты не видишь, у меня нет гарантий.

Я резко отстранился, сел рядом с оторопевшим Йоханом и принялся нервно теребить покрывало.

— А каких гарантий ты ждешь? — неожиданно и в голосе Йохана послышались раздраженные нотки. — Принести тебе присягу, как королю? Жениться на тебе? Простите, ваше высочество, не могу. Здешние законы не позволяют. Да и в рабство я вам сдаваться не намерен.

— Рабство? — я встал и стал отмерять шаги по комнате. — Я не прошу быть моим рабом. Просто… просто, ты все равно уедешь, а сейчас я неплохое приложение к климату и хорошее лекарство от скуки…

— Скуки, — Йохан скрестил руки на груди, — ее точно нет, с тобой не приходится скучать, ведь каждый день, как на вулкане. Неизвестно из-за чего ты устроишь следующий апокалипсис.

— Я прекрасно знаю, что я тяжелый человек! — я обернулся и скользнул по нему колючим взглядом. — Но раз тебе так невыносимо со мной, проваливай ко всем чертям! Апокалипсис я устраиваю!

Я схватил аккуратную вазочку из красной глины, спокойно стоявшую на столе, и со всей силы запустил в стену. Осколки с шумом разлетелись по полу. Мы оба молчали. Ни я, ни Йохан не находили в себе сил продолжить разговор. Я бился, словно в исступлении, на последнем издыхании собственной воли, он… не знаю, что испытывал Йохан, но должно быть, он тоже устал от вечной непрекращающейся холодной войны между нами. Потому как, в следующую секунду, он просто встал, надел свою куртку из овечьего меха и со спокойным лицом вышел вон, навстречу не на шутку разыгравшемуся шторму.

А я остался стоять посреди комнаты в полном одиночестве, съехавшем на бедрах полотенце, и даже потухший из-за выбитых пробок свет не смог меня пробудить. Все, что я испытывал, так это холод. Смертельный и опустошающий холод. Йохан…

Я не совсем помнил, как дошел до кровати, но сон поглотил меня сродни океану. Проснулся я от неприятной головной боли, тянуло виски. От холода. Я спал без одеяла, насквозь продрог, да еще и не выспался. На будильнике стрелки замерли на четырех утра, а мне вставать только в шесть. Я по обыкновению выругался. Потом встал, сходил справить нужду, спустился вниз и тщетно поискал Йохана. Он так и не вернулся. Вешалка пустовала без привычной овечьей куртки. Я присел на пуфик возле двери и с силой потер воспаленные болью виски. Без этого мальчишки дом казался пустой неуютной норой. Его словно разом лишили уюта и смысла.

— Йохан, куда ты, — тихо прошептал я.

Меня вновь обуревал гнев. Наглец ушел в неизвестном направлении и бросил меня одного, перед отправкой на маяк и нашей недолгой, но ощутимой разлукой.

— Ну-ну, — обижено буркнул я. — Я тебе устрою…

План созрел сам собой.

Поев яичницу, оставленную Йоханом для меня на плите, я снова залез в кровать. Время летело, как кадры на кинопленке. На землю спускалось раннее утро, а я уже бодрствовал, причем задолго до восхода солнца, и просто валялся в кровати, заложив руки за голову и смотря налитыми свинцом глазами в потолок. Виски все так же тянуло от холода, а теперь еще и недосыпа, но организм отчаянно сопротивлялся всем естественным потребностям, кроме очередной нужды сбегать в туалет. Когда терпеть стало невмоготу, я с раздражением откинул одеяло и, выругавшись на налетевший холод, побежал в туалет.

Впереди грезил маяк, я с неохотой морщил нос, думая о нем, но все же пришел к выводу, что, пожалуй, сейчас он как нельзя кстати. Хорошая возможность досадить Йохану. Я даже не задумывался, правильно ли я поступаю. Ни одна мысль не проскочила сквозь плотную стену моей непогрешимой уверенности. Ни одна.

Сборы, выкуренные сигареты, сумбурные ругательства, брошенные ветру спросонья, — обычные песьи мухи, обличающие мое жалкое существование на этой бескрайней равнине отчаянной пустоты и одиночества. Я сбегал на маяк, впервые в жизни желая там оказаться и нырнуть глубоко в себя, окончательно отгородившись от последних отголосков живого мира. Я бежал, потому что спасал себя от пучины чувств, захлестывающих через край.

Непостижимо и таинственно омут эмоций бросал меня в безумие. Йохан… Как же все так могло выйти? Мой Йохан, которого я так боялся потерять и которого сам подтолкнул к незамедлительному стремительному уходу.

— Ты ведь не можешь любить меня. И вот сейчас настал главный акт нашей пьесы, когда ты, пресытившийся моим телом и уставший от вечных выяснений отношений, просто сбежишь… покинешь меня.

Не замечая, как вышел из дома, как отвязал лодку, как направил ее в сторону маяка, я действовал механически, будто запрограммированный робот, варясь глубоко в каше из собственных мыслей и переживаний.

Но все же свежий морской воздух отрезвлял. Немного погодя я очнулся и стал себя осознавать. Огляделся — все шло хорошо: качающаяся на волнах лодка, моя скромная персона в ватнике и высоких ботинках и бескрайний простор величественного Океана.