Штамм «Ратоньера» - [58]

— Вскрылся, — ответила Любасик.

— То есть? — не понял я. Она жестом показала, будто перерезает вены.

— Не может быть! Может, кто убил? Или подговорил его?

Это было шоком. Если этот бедолага со своим ущербным умом и отсутствием воображения мог умереть, чтобы избавиться от пытки ожидания смерти, то что говорить о нас. Любасик заторопилась:

— Выяснят, Максим, не расстраивайся. Может, и кто-то. Вот что, пойдем со мной, что дам!

Она это сказала с очень заговорщицким видом, в свою каморку, правда, меня не пустила, долго копалась за дверью, потом с таинственным видом вынесла и быстро сунула мне в руку что-то маленькое:

— Прячь!

Это был отрезанный кусок блистера с тремя белыми таблетками. Любасик просто сияла:

— Если что, если болезнь нет сил терпеть или мало ли… Просто уснешь и все. Ни побочки не будет, ни рвоты, ни боли, ничего!

До меня дошло.

— Это у тебя откуда? Сейчас же днем с огнем не найти, даже у меня нет, а я работал на скорой!

— Места знать надо, — подмигнула Любасик. — Это не цианид, от которого полчаса хрипят.

Я сказал, что однажды при мне человек умер от цианида за секунду. Любасик отмахнулась:

— Ему повезло!

Так же она отмахнулась на попытку вернуть таблетки ей.

— Они и через двадцать лет будут действовать. Только смотри! Если боль невыносимая или еще что, а просто так не принимай!

Я пообещал. Раньше это была бы дикая ситуация. А сейчас просто обыденная.

Какое счастье, что Лиза не дожила.

Перечитал свои опусы. У меня получается какой-то сборник анекдотов о последних днях человечества. Для саги надо что-то героическое, ведь было? Было!

Правда, почти десять лет назад. После неудачной попытки найти лекарство от ратоньеры южные города решили всерьез взяться за бандитов на этом направлении. Льщу себе мыслью, что этому поспособствовало наше путешествие. Хотя вряд ли, конечно. Что-то да стало бы последней каплей. Прямые активные участники пишут про это свои мемуары куда лучше меня. Если когда-нибудь…

Не будет никогда, ну и ладно. Напишу коротко и как умею. Это была последняя, наверное, вспышка той самой благородной ярости. Объединились все. Задействовали старые танки.

От центра помощи не дождались, справились своими силами. Вольницу зачистили, последнюю банду загнали на Перекоп. Там уже херсонские пограничники погнались за бандитами по обезлюдевшему Крыму и перебили остатки под Джанкоем.

Теперь по трассе «Дон» можно передвигаться почти свободно. Опасны только одиночки (тут уж ничего не сделаешь) и одичавшие собаки. Из наших друзей псы превратились в наших врагов. Такие стаи опасней волков, собаки не боятся людей, редко пытаются охотиться на обычную дичь, предпочитают селиться недалеко от населенных пунктов. Привыкли к помойкам, ловят там крыс. И очень часто рвут людей. Попасться им без оружия на открытом месте — верная смерть.

Все же пора и мне домой. Здесь меня держит море. Я не видел его и смотреть не хочу, но я знаю — оно за горизонтом, недалеко, и знаю, что там на дне. Но на родине тоже дорогие могилы…

Самое тяжкое время года — весна. Природа расцветает и хорошеет. Солнце светит беспощадно, уносит остатки зимы, высушивает влагу, убивает тень. Обнажает все то, что разрушилось, растрескалось за зиму. Весной особенно жалко смотреть на окружающих и жутко на себя. Я давно бреюсь без зеркала. Впрочем, не я один такой. От каждой новой морщинки или седого волоса, выкрошившегося зуба, разросшейся бородавки мы впадаем в панику, как стареющая кокетка. Я кажусь себе похожим на зомби.

Казалось бы, еще несколько десятилетий у нас есть, но все закончится быстрее. Мы уже сейчас — горстка умирающих стариков…

Здоровье у меня лучше, чем можно было ожидать, но организм так или иначе сбоит весь. Я даже не о постоянной боли в спине или суставах. Краски стали тусклее — падает зрение. Слышу хуже, меня окликают по несколько раз. Осязание подводит, постоянно обжигаюсь или обрезаюсь обо что-то и замечаю не сразу. Даже обоняние. Еще недавно оно было лучше, я помню, как в салоне того «Хаммера» сразу почувствовал запах чужого пота. Теперь кажется, что весь город пропах помойкой и тленом. Может быть, не кажется? И это на самом деле так?

Похоже, домой я уйду раньше, чем собирался. Сегодня ко мне пришла наша неугомонная Любасик.

— Я, Максим, так думаю, — начала она без предисловий. — Скоро же девятое мая, Победа. Дата круглая. Я так считаю, надо нам в этот раз Бессмертным полком пройти.

— Чего?

— Я, голубчик, на тебя рассчитываю, — продолжала она спокойно. — Если фото нет, просто даты и имя напиши. У тебя же предки есть?

— Я сирота.

— Ну, кто-нибудь же близкий у тебя умер? Можно таких…

— Люба! Ты понимаешь, что говоришь!

— Понимаю. Пока мы люди, можем еще своих усопших чествовать. И помнить, что победили фашизм, разве нет?

Я мог бы много чего ей сказать. И что создание ратоньеры финансировали по большому счету те же люди, что и приход к власти Гитлера, так что неизвестно, кто кого победил. И что пронести, например, доску с именем Лизы для меня все равно, что распотрошить прилюдно все наши с ней воспоминания. Я просто сказал:

— Люб, мне сорок семь, и у меня диабет. Пройду по жаре, и в следующий раз мое фото надо будет нести.