Шпионаж под сенью муз. Как представители творческих профессий служили разведке - [14]

Последующие встречи лишь усиливали разочарование, и через связника Моэм шлет в Лондон нелестный отзыв о главе Временного правительства. Дела в России ухудшаются день ото дня. Керенский, слабый и безвольный человек, при этом снедаемый тщеславием, увольняет любого министра, который, как ему кажется, представляет угрозу для его положения. С трибун трещат бесконечные речи. Нехватка продовольствия становится все более угрожающей, приближается зима, а топлива нет. Находящиеся в подполье большевики активизировались. Ленин уже в Петрограде, и Керенский знает, где он находится, но не осмеливается его арестовать.

На основе обрывочной информации, оговорок и намеков, полученных во время салонных бесед в «Медведе» и в квартире Саши Кропоткиной с людьми, близкими к Керенскому, в первую очередь с членами его правительства, Моэм докладывал своему шефу: у главы Временного правительства нет твердой и однозначной позиции по поводу выхода или невыхода России из войны.

Одной из задач Моэма было исследовать общественные настроения в России 1917 года. В этом деле ему помогал баронет Хью Уолпол, британский писатель, работавший в то время в России в Красном Кресте. Он снабжал коллегу важной информацией. Моэм также вел долгие обстоятельные беседы с Томашем Масариком: обсуждался вопрос о средствах для организации Чехословацкого легиона.

Савинков

Да, Керенский — тяжелое разочарование. Но встречи в «Медведе» продолжаются. И с Керенским, и с его министрами, и с влиятельными людьми, не входящими во Временное правительство. Раз в неделю писатель-разведчик приглашает именитых гостей в отдельный кабинет. Он не скупится заказывать водку, черную икру и прочие разносолы — дорогое, надо сказать, удовольствие в столице воюющей страны.

Моэм дает понять Керенскому о своих высоких полномочиях, превышающих журналистские. Он заверяет: правительство Соединенного Королевства готово предоставить необходимые финансы и военные силы, лишь бы Россия не выходила из войны. В ответ на это Керенский пускается в пространные рассуждения, демагогию, не говорит ничего конкретного о стратегических и тактических планах Временного правительства. В своих шифровках Моэм едва сдерживает раздражение по этому поводу.

Но несомненной удачей стало знакомство с Борисом Савинковым. Он произвел самое сильное впечатление на Моэма. Англичанин был сражен обаянием личности знаменитого террориста. Как-то раз за банкетным столом в «Медведе» тот, держа в руке бокал с шампанским, заявил Моэму:

— Или Ленин поставит меня к стенке, или я его!

Савинков — это реальная сила, — приходит к такому выводу Моэм. Помимо воли и компетентности, Савинков обладал еще и высоким постом: был управляющим военного министерства и товарищем военного министра (военным министром был сам премьер Керенский).

В своих «Записных книжках», изданных в 1949 году, Моэм вспоминал о Савинкове:

«До революции он возглавлял террористов. Разработал и осуществил убийство Плеве и великого князя Сергея. Полиция охотилась за ним, и он два года жил по британскому паспорту. В конце концов его настигли в гостинице. Отвели в столовую, где ознакомили с сутью дела. Савинкову сказали, что он может просить все что угодно. Он попросил содовой и папирос. Принесли содовую, и офицер, командовавший солдатами, производившими арест, вынув папиросу из портсигара, кинул ее Савинкову. Савинков взорвался. И швырнул папиросу в лицо офицеру со словами: “Не забывайте, что я такой же дворянин, как и вы”. Пересказывая мне этот эпизод, он посмеивался. И я еще более утвердился во мнении, что люди, волнуясь, говорят точь-в-точь как в мелодрамах. Вот почему лучшие писатели так недостоверны.

Я спросил, что он чувствовал, когда его арестовали, испытал ли он страх.

— Нет, — сказал он. — Я же знал, что раньше или позже все этим кончится, и когда меня арестовали, я, как ни странно, испытал облегчение. Не забывайте, я жил в чудовищном напряжении, и силы мои были на исходе. Помнится, первая моя мысль была: теперь я смогу отдохнуть.

Его приговорили к смерти, он ожидал казни в севастопольской тюрьме. Мне рассказывали, что своими зажигательными речами он распропагандировал тюремщиков, и они дали ему убежать; я спросил его, правда ли это. Он рассмеялся. На самом деле история была далеко не столь романтичная. Поручик, начальник тюремной охраны, сочувствовал революционерам, и товарищи заставили его устроить Савинкову побег. План побега был донельзя прост. Поручик дерзко вошел в камеру Савинкова, велел вывести заключенного и сказал, чтобы тот следовал за ним. Часовые, видя, что Савинков идет за офицером, не остановили его, и так они очутились на улице. Дошли до порта, сели в заранее заготовленную шлюпку и пустились в плавание по Черному морю. Несмотря на то, что сильно штормило, они за четыре дня доплыли до Румынии. Оттуда Савинков перебрался во Францию, жил в Париже, на Ривьере, затем разразилась революция, и он смог вернуться в Россию.

Чтобы организовать и совершить эти убийства, сказал я, несомненно, нужна невероятная смелость.

Он пожал плечами:

— Отнюдь нет, можете мне поверить. Дело как дело, ко всему привыкаешь».