Шпионаж под сенью муз. Как представители творческих профессий служили разведке - [13]

Шофер «неотложки» получил отпуск, поехал в Лондон — и вскоре руль его судьбы как-то сам собой вывернулся в неожиданную сторону. Случилось это на одной из светских вечеринок. Моэм познакомился с неким полковником, который предложил ему позже встретиться. Там за коньяком они разговорились… Уже много позже Моэм понял, что полковник изучал его с помощью хитроумных тестов. В конце беседы вербовщик МИ-6 сказал ему, что у него, несомненно, есть предрасположенность к агентурной работе. Большой плюс — знание в совершенстве французского и немецкого языков. (Моэм родился во Франции, а учился в Германии). Полковник отметил, что профессия литератора — удобное прикрытие для работы. Всегда можно оправдаться сбором материала для публикации. И уже прощаясь, после того как он получил согласие Моэма сотрудничать с английской внешней разведкой, со светской улыбкой пообещал писателю «множество интереснейших сюжетов» для будущих книг.

В поисках интереснейших сюжетов

Первая командировка — в Женеву, столицу нейтральной Швейцарии. Город заполонен разведчиками всех воюющих сторон. В книге «Подводя итоги» Моэм писал:

«Новая работа давала пищу и моей любви к романтике, и чувству юмора. Методы, какими меня учили спасаться от слежки, тайные встречи с агентами в самых несусветных местах, шифрованные сообщения, передача сведений через границу — все это было, конечно, необходимо, но так напоминало мне дешевые детективные романы, что война в большой мере теряла свою реальность и я поневоле начинал смотреть на свои приключения как на материал, который смогу когда-нибудь использовать. Впрочем, все это было до того старо и избито, что я сильно сомневался в пригодности такого материала. Год я работал в Швейцарии. Работа была сопряжена с разъездами, зима выдалась суровая, а мне по долгу службы приходилось во всякую погоду пересекать на пароходиках Женевское озеро».

Документы о его работе в Швейцарии до сих пор засекречены, но характер ее можно отчасти представить себе уже упомянутому сборнику «Эшенден, или Британский агент», где рассказывается о карьере английского шпиона в первой четверти XX века. Так, например, в рассказе «Предатель» фигурирует живущий в швейцарском городе Люцерне англичанин Грантли Кейпор, изобличенный в шпионаже в пользу немцев. С помощью хитроумной комбинации Эшендену удается выманить Кейпора в Англию, где его казнят…

В другой новелле рассказывается о том, как британского агента вместе с завербованным им наемным убийцей, мексиканцем Мануэлем Сантаной, направляют в Неаполь с задачей перехватить в пути некоего грека, везущего секретные документы в германское посольство в Риме. По недосмотру агента и небрежности киллера погибает посторонний человек. Но агенты не очень расстроены такой оплошностью: производственные издержки, так сказать.

Когда работа в Швейцарии закончилась, Моэм, с согласия начальства МИ-6, поехал в США, где готовились к постановке две его пьесы. Но вскоре «боевая труба» призвала его в Петроград, в страну Достоевского, Толстого и Чехова, чьими книгами он зачитывался с юности.

…Итак, завтра встреча с Керенским.

Встречи в «Медведе»

Моэм решил пойти пешком в сторону дорогого ресторана «Медведь», где была запланирована встреча. В «Записных книжках» он делится своими впечатлениями о Петрограде 1917 года:

«Ярко выраженный характер имеет Невский проспект. Он грязный, унылый, запущенный. Очень широкий и очень прямой. По обеим его сторонам невысокие однообразные дома, краска на них пожухла, в архитектурном отношении они мало интересны… Витрины магазинов забиты жалкими изделиями. Нераспроданные товары разорившихся пригородных лавчонок Вены или Берлина — вот что они напоминают. Густой людской поток беспрерывно течет взад-вперед. Пожалуй, именно толпа определяет характер Невского. Если на других улицах в толпе встречаются по преимуществу люди одного слоя общества, то здесь — самых разных; разгуливая по Невскому, кого только ни увидишь — и солдат, и моряков, и студентов, и рабочих, и предпринимателей, и крестьян; они без умолку разговаривают, образуют толчею вокруг газетчиков, продающих свежий выпуск».

Далее все о том же Петрограде:

«Вечерами он куда красивее. Здешние каналы удивительно своеобразны, и хотя порой в них можно уловить сходство с венецианскими или амстердамскими, оно лишь подчеркивает их отличие. Неяркие, приглушенные краски. Близкие к пастельным, но такие нежные, какие художникам редко удается передать: туманно-голубые и тускло-розовые тона, как на эскизах Кантен де Латура, зеленые и желтые, как сердцевина розы. Они пробуждают те же чувства, что французская музыка восемнадцатого века с ее пронизанным грустью весельем. От каналов веет тишиной, бесхитростностью и наивностью; этот фон представляет отрадный контраст русским с их необузданным воображением и буйными страстями».

Вот и ресторан «Медведь». Саша встретила Моэма. Вместе они вошли в отдельный кабинет. Моэм готовился увидеть волевого, жесткого и решительного лидера огромной воюющей страны. Но был разочарован. Он вспоминал о встрече с Керенским:

«Вид у него болезненный. Все знают, что он нездоров; он и сам, не без некоторой бравады, говорит, что жить ему осталось недолго. У него крупное лицо; кожа странного желтоватого оттенка, когда он нервничает, она зеленеет; черты лица недурны, глаза большие, очень живые; но вместе с тем он нехорош собой. Одет довольно необычно — на нем защитного цвета костюм, и не вполне военный, и не штатский, неприметный и унылый… Я не почувствовал в нем особого обаяния. Не исходило от него и ощущения особой интеллектуальной или физической мощи. Однако поверить, что своему возвышению он обязан исключительно случаю и занял такое положение лишь потому, что никого другого не нашлось, невозможно. На протяжении беседы — он все говорил и говорил так, словно не в силах остановиться, — в нем постепенно проступило нечто жалкое… В итоге он произвел на меня впечатление человека на пределе сил. Судя по всему, бремя власти ему непосильно».