Шпага для библиотекаря. Книга 1 - [70]

Сообщение с воинскими магазинами в Минске и Борисове прервано пока не было, и дорога считалась вполне спокойной и безопасной – время армейских партизан, время Давыдова, Фигнера и Сеславина было ещё впереди. Пошаливали кое-где шайки из окрестных мужичков, пощипывающих французских фуражиров, но для Гжегоша, приставшего к большому санитарному обозу, они особой угрозы не представляли. Конвоировала обоз полурота саксонских драгун; да и на кой ляд сдались местным пейзанам полторы сотни изувеченных, израненных французов? С таких даже снять нечего, кроме что, окровавленных изодранных в клочья тряпок, у которые превратились их мундиры…

До Смоленска Гжегош добрался быстро, и ещё полдня ушло у него на то, чтобы разыскать в разорённом бомбардировками и пожаром городе, забитом, тем не менее, обозами, воинскими отрядами и отбившихся от своих частей солдатами, нужных ему людей. Су-лейтенант со свой спутницей остановились в чудом уцелевшей избе на окраине и собирались отправиться дальше, в Минск, с поручением доставить оттуда в Смоленск лошадей для ремонта. Эти ценные сведения поляк раздобыл в солдатской кантине, где оставил ровно половину своих скромных «командировочных» средств. Теперь надо было в срочном порядке решать: затевать ли переговоры с су-лейтенантом и его пассией – или всё же не рисковать и избрать иной способ решения проблемы?

Обдумав всесторонне ситуацию, Гжегош остановился на первом варианте. В случае успеха можно было бы надеяться на содействие самого су-лейтенанта, который в этом плане устраивал его даже больше, чем Булгарина – хотя бы за счёт того, что тот уже знал, кто Гжегош и какой именно груз он собирается вытаскивать из окрестных болот. А что? Находясь в командировке, вдали от начальства, Робер мог до некоторой степени распоряжаться своим временем, и к тому же имел под своим началом дюжину конных егерей, назначенных для перегона присланных из Польши верховых лошадей.

Но разговор не задался с самого начала. Присутствовавшая при их встрече Далия (Гжегош сразу понял, что девица крепко взяла Робера под каблучок) с ходу обвинила поляка в предательстве – что было, по меньшей мере, странно, если вспомнить что она и сама сбежала с французами. Дальше – больше: Далия потребовала от любовника арестовать незваного визитёра и держать взаперти, пока тот не укажет точное местонахождение воза с книгами. А буде станет упираться – обвинить в шпионаже и расстрелять, пока дело не дошло до официального разбирательства.

Девчонка не учла одного – что она имеет дело отнюдь не с ровесником-студентом, а с многоопытным, повидавшим жизнь обитателем двадцать первого века. Пригрозив обвинением в том, что су-лейтенант умышленно, продавшись русским, погубил находившийся под его командой фуражирский отряд, Гжегош поспешил убраться прочь, пока тот, в самом деле, не натворил глупостей. До вечера он просидел в кантине, после чего, забрав свою лошадь, отыскал в развалинах укромный уголок, извлёк из вьюка мосинский карабин. Что ж, теперь совесть могла быть спокойна: он попытался решить дело миром и к взаимной выгоде – и не его вина, что противоположная сторона избрала иной путь…

Дело оказалось проще, чем Гжегош представлял себе поначалу. Напротив избы, где квартировал со своей подругой су-лейтенант Робер, имелись развалины церкви, разрушенной при штурме города – груды кирпича и огрызки стен ещё хранили следы копоти, и в руинах держался стойкий запах недавнего пожарища. Гжегош, дождавшись сумерек, забрался на обгрызенную до середины ядрами колокольню и извлёк из сумки старенький немецкий бинокль, взятый с прочей добычей в краеведческом музее. От площадки колокольни до окна на глаз было не больше пятидесяти шагов под углом около двадцати градусов. Дистанция ничтожная даже для скверного стрелка – а Гжегош не зря гордился своим умением метко стрелять. А тут ещё и цель заняла наилучшую из возможных позиций – за столом, прямо напротив узкого окошка. Стёкла в окне, если и были, то все до единого повылетали во время августовских боёв, так что жертва была сейчас, как на ладони. Гжегош уселся поудобнее, пристроил цевьё карабина между выщербленных кирпичей, дождался, когда Далия поставит перед Робером полную тарелку и бутылку вина – и только тогда, задержав дыхание, плавно потянул спусковой крючок.

Он попал точно туда, куда целил – в середину груди су-лейтенанта. Тело, отброшенное ударом девятиграммовой пули, летящей со скоростью более восьмисот пятидесяти метров в секунду, ещё падало на спину вместе со стулом, а Гжегош уже передёрнул затвор и поймал в прорезь прицела Далию, стоящую к нему спиной.

Т-дах! – карабин лягнул в плечо. Девушка повалилась лицом в тарелку, вино из опрокинутой бутылки разлилось по холщовой скатерти, прикрывающей столешницу – беглянка, как могла, старалась создать для своего любовника и покровителя хотя бы иллюзию домашнего уюта.

В ушах ещё звенело, а Гжегош уже подхватил с пола стреляные гильзы и, дробно топоча, скатился вниз по лестнице. Замер на секунду, прислушиваясь – на улице ни солдат, ни патрулей, ни даже случайных прохожих. Впрочем, это как раз было неудивительно, ночная стрельба случалась в захваченном городе с завидной регулярностью: то патрули палили почём зря по мародёрам, то подвыпившие завоеватели давали выход эмоциям, разряжая пистоли и мушкеты в звёздное небо. Мелькнула неожиданная мысль – прямо сейчас, наплевав на соображения безопасности, зайти в избу и довершить дело парой контрольных выстрелов. Дело в том, что на какой-то миг Гжегошу показалось, что и девушка сама упала на стол, за миг до удара пули… Нет, вздор, разумеется: он попал, не мог не попасть!