Шпага для библиотекаря. Книга 1 - [69]

Скорее всего, их россказни сочтут бредом, а то и вовсе обвинят су-лейтенанта в том, что он сознательно всё сочинил, чтобы оправдаться за потерю своего отряда. Но что, если те двое ушли не с пустыми руками? Гжегош успел узнать Далию за два года совместной учёбе – однокурсники, как-никак, – и допускал, что эта девица, ушлая, как и прочие её соплеменники-арабы, вполне могла прихватить с собой какие-нибудь доказательства. Те же книги, к примеру… Конечно, совсем его планов это не поломает – а вот создать серьёзные трудности может, и ещё какие!

Итак, ближайшие цели вырисовывались достаточно ясно. Да, к Бородинской битве его информация не поспела. Вязьма и Можайск полны госпиталей, куда прибывают всё новые и новые раненые в грандиозном сражении, Великая Армия вот-вот вступит в Москву, а значит, Наполеон уже совершил одну из самых больших своих ошибок. Но – ещё не вечер, как пел в далёком двадцатом веке один популярный русский актёр и поэт: если исхитриться и вернуть-таки книги, то многое можно ещё переиграть. Для этого Гжегошу и нужен был поручик Булгарин. Восьмой полк шеволежёров-улан нёс службу по охране Смоленского тракта, что вызывало недовольное роптание среди рядовых и даже офицеров – и, наоборот, целиком и полностью соответствовало замыслу Гжегоша. Оставался сущий пустяк: убедить поручика помочь в осуществлении его затеи. И здесь поляк, имеющий некоторое представление о потенциальном союзнике, мог рассчитывать на успех.

Изучая историю польских частей в армии Наполеона, он особо интересовался тем из них, что были набраны в литовских и белорусских губерниях. И, конечно, личность Фаддея Булгарина не могла не привлечь самого пристального его внимания. Прошедший вместе с лейб-уланским полком офицером несчастливые кампании 1805-1806-го годов, сражавшийся при Прейсиш-Эйлау и раненый при Фридланде, Булгарин поучаствовал и в русско-шведской войне, 1808-09 годов, после чего был изгнан из полка из-за сомнительной эпиграммы на одного из членов императорской фамилии. Принуждённый перейти из гвардии в армейские драгуны, он вскоре оставил военную службу, вернулся в родительское поместье в Лифляндскую губернию – а малое время спустя поступил, по примеру многих своих соотечественников, в армию недавно созданного Великого Герцогства Варшавского. Под знамёнами Наполеона он воевал в Испании, не раз имел случай отличиться, и вот теперь вместе с победоносной La Grande Armée вернулся назад, в пределы Российской Империи.

Куда важнее были другие сведения, почерпнутые Гжегошем из русского издания «Воспоминаний» Булгарина, вышедшему в середине девяностых. В комментариях приводились отзывы современников о Фаддее Венедиктовиче – подчас, весьма нелицеприятные. Так, один из его сослуживцев по лейб-уланскому полку, отмечал, что «в Булгарине скрывалась исключительная жадность к деньгам, имевшая целью не столько накопление богатства, сколько удовлетворение тщеславия, причём с каждым годом увеличивалось в нем чувство зависти, жадности и своекорыстия…»

Ну, грех же не использовать такое ценное свойство характера! Гжегош намеревался сыграть именно на нём – к примеру, поведать Булгарину о кладе фамильной серебряной и золотой посуды, запрятанном неким вяземским помещиком в опасении то ли мародёров, то ли собственных крепостных. Подробную такую историю, полную убедительных деталей, а для верности ещё и подкреплённую собственноручно состряпанной картой местности с непременным крестиком, обозначающим озерко, на дне которого покоится вожделенный воз. Соблазнительный, что и говорить, вариант – хотя и не лишённый известных недостатков. Булгарин куда лучше Гжегоша знаком с нравами российского дворянства и может попросту не поверить в подобный вздор. А, не поверив, вместо содействия учинить поляку допрос с пристрастием, который при его-то «знаниях» здешних реалий вполне может закончиться обвинением в шпионаже и расстрелом – у французов это быстро делается…

Конечно, рано или поздно придётся открыть Булгарину истинную цель этой авантюры, но пан Пшемандовский, будучи человеком практичным, предпочитал решать проблемы по мере их возникновения. И первой из них остаётся беглый су-лейтенант и его темнокожая подруга. Следует как можно скорее их разыскать, а там либо договориться, либо, если сладкая парочка вздумает-таки упираться – обеспечить молчание иным, более радикальным способом. Гжегош сознавал, что стоит сейчас на кону, и церемониться не собирался.

Получить трёхдневный отпуск для поисков вымышленного родственника, живущего где-то под Смоленском, особого труда не составило. Поручик легко подписал сопроводительную бумагу, дав в нагрузку несколько мелких поручений к стоящим в Смоленске интендантским службам. Всё это устраивало Гжегоша как нельзя лучше – по полученным им сведениям, су-лейтенант Робер как раз и отправился в Смоленск, где в помощь потрёпанной при Бородине Великой Армии снаряжались новые кавалерийские части. К тому же, по возвращении, Гжегош рассчитывал разыграть второй акт представления, подкинув Булгарину небылицу о возе с драгоценной посудой – но уже со ссылкой на якобы найденного в деревне близ Смоленска сородича.