Шолбан. Чулеш - [4]
Освещалась юрта костром. В золе пеклась картошка. Пятнадцатилетняя девушка взяла туесок и пошла за водой.
После недолгого молчания Самюк, набив трубку, спросил меня.
— Куда, нанчы, отправляется?
Я ответил, что был в сельсовете, иду домой, и добавил:
— У вас хорошие места, жить хорошо!
Глаза старика заблестели:
— На плохом месте не стали бы до старости жить, — с гордостью произнес он и тут же сник, его глаза потемнели.— Место хорошее, да сами родились мы несчастными, — добавил он.
Мне стало грустно. Мы оба стали смотреть себе в ноги.
Наконец, старик снова заговорил:
— Покормил бы, нанчы, но последнее толокно съели. Ложись, отдыхай.
Я поблагодарил его и лег на длинную некрашеную плаху около стола. Но не успел я задремать, как в юрту вошли три девушки, и я увидел Шолбан.
— Далеко, Канза? — спросила она меня.
Я сел. Появление Шолбан обрадовало меня. Я забыл про сон, про усталость. Семья Самюка насторожилась, словно ожидая услышать важную весть.
Шолбан села на скамеечку.
Я ответил Шолбан на ее вопрос:
— Был до сельсовета.
И тут же спросил:
— Когда поедете за колбой?
Шолбан на это ничего не сказала. Ее интересовало, какие новости я слышал в сельсовете. Я вспомнил недавно слышанную мною историю о разгроме коммуны бандой Гордея, о расстрелянных им колхозниках.
Шолбан сурово нахмурилась.
— Когда это было?
— Весной...
Из прекрасных глаз Шолбан упали крупные слезинки. Присутствующие притихли. Так прошло несколько минут.
— На место одного погибшего, — встанут десятки, — сказала Шолбан, поднимаясь, и, опустив голову, вышла из юрты. За ней ушли ее подруги.
Самюк покачал головой.
— Хорошая дочь у Акпаша. Молодая и такая мудрая. И сама красивая, и говорит красиво. Она была у брата на золотых приисках. Он там стал коммунистом. Шолбан там училась и стала комсомолкой. Потом в городе была. Много видела, много знает.
На другой день, проснувшись, я увидел в юрте только одного мальчика.
Я спросил его:
— Куда все ушли?
— За колбой, — ответил он.
Я прибежал к Толтак-баю задыхаясь, рассказал все, что видел и слышал. Он сразу же поднял на ноги весь улус.
Парни быстро оседлали лошадей и, во главе с Тоспаном, поскакали вверх по узкой и безлесной долине Аккол. Я последовал за ними.
Толтак-бай, растопырив ноги, кричал нам вслед:
— Не изувечьте невесту! Смотрите!
Мы догнали Шолбан и ее друзей на месте сбора колбы.
Шолбан, видимо, догадалась, с какой целью приехал Тоспан. Она не стала с нами разговаривать, но со своими друзьями шутила, смеялась, как ни в чем не бывало. Мне стало не по себе. Я укорял себя: Канза, ты будешь участником похищения Шолбан? Ты предашь ее в руки Тоспана? Мне хотелось пойти к Шолбан и рассказать, что задумал сделать Тоспан. Но я боялся. Я держался в стороне от людей Толтак-бая. И я молчал, как раб.
Тоспан ходил сам не свой. Его сжигало желание как можно скорее увезти на быстром коне прекрасную Шолбан в дом своего отца. Но друзья Шолбан не отходили от нее ни на шаг. За поясами у них торчали охотничьи ножи. Все это злило Тоспана. Но эта была злость бессильной собаки.
Я любовался друзьями Шолбан. Одежда на них была холщевая, но удобная и чистая. Подруги Шолбан казались самыми веселыми и красивыми девушками во всей Шории. И все друзья Шолбан, как и она сама, твердо ходили по земле.
Тоспан решил совершить похищение Шолбан после окончания сбора колбы — на спуске с горы. Этот момент настал.
По безлесной гриве все ехали верхом. Спуск начинался около скалы. Здесь, по установившемуся обычаю, мы все бросили по одной горсти колбы на плоский, похожий на стол, камень, здесь же мы слезли с лошадей.
Один парень из улуса Тоспана запел:
На эту песню ответила одна из подруг Шолбан:
Спуск кончился. Тоспан приблизился к Шолбан. Он усиленно раскуривал трубку и, казалось, хотел съесть своими противными глазами Шолбан.
Я похолодел, испугался, как заяц. Вот начнется сейчас переполох, полетят камни...
Вдруг Шолбан вскрикнула. И, словно по сигналу, молодые парни, как кошки, бросились друг на друга. Поднялся крик, визг, плач. Некоторое время я не видел ни Тоспана, ни Шолбан. Потом увидел Шолбан. Она была уже около своей лошади. К ней бежал Николай. Я направился в их сторону.
Но Шолбан уже вскочила на лошадь, на ходу поправила растрепанные волосы, села поудобнее и — вихрем, как сказочная девушка-богатырь, понеслась по зеленому ковру.
Тоспану досталось от друзей Шолбан. Они измяли ему бока, и он со стоном садился на свою лошадь. Мы тоже сели на лошадей и невеселые, но все же, как полагалось по обычаю, стрелой помчались домой.
Вскоре засверкала молния, ударил гром, пошел проливной дождь. Узкие долины потемнели. На дорогах образовались быстротекущие ручьи. Мы прискакали в улус мокрые, грязные, с пустыми руками.
Лисица, напавшая на след зайца, не оставит его в покое, пока не поймает.
Тоспан караулил Шолбан в улусах, в лесах. И все напрасно.
Прошла весна, прошло лето. Однажды Тоспан собрал нас, батраков, человек десять и сказал:
