Шлюха - [8]

Такова была их короткая, но романтическая встреча: молодка вынесла красноармейцу воды, и он поскакал дальше.

Ну, теперь-то он успокоился? Отнюдь. Точнее, наоборот. Случка в сарае принесла лишь временное облегчение, а так он, как говорится, аппетит только растравил. Какая-то противная неусидчивость, глубокая саднящая неудовлетворенность только возросли в нем после встречи с этой тетенькой. Расчесал комариный укус. И он уже чувствовал непреодолимое желание еще зайти в махон, такое же непреодолимое, как добавить, если выпил. Нужно прихватить еще денег, плевать он сейчас хотел на деньги. Это близко, но чтобы не скучать в дороге, он еще выпил пива и с собой прихватил. Возвратился в родные края еще пьянее. В махон он решил пока не ходить, а подкопить силы. Провести время, копя силы, он решил в забегаловке на пересечении той автобусной улицы и румынской. Сидел, пил медленно, надо было не наливаться, а то не будешь годен для дела. Негр, неспокойно сидевший рядом (он не сел рядом, а именно подсел, как сразу почувствовал Саша), наконец решил Саше открыться и попросил добавить шекель. Саша, с безумными деньгами в бездонных карманах шорт, решил расщедриться, погарунальрашидничать. Взял негру пива и себе еще — за компанию. Негр пылко благодарил. Поговорили. Негр оказался из Кении. Саша спросил, как там в Кении, оказалось, вовсе даже неплохо; негр как-то даже ревностно защищал Кению. Сам он прибыл в Израиль, чтобы перебраться в Европу, где он собирался учиться медицине. И семья у него здесь (жена, одна девочка и один мальчик). Саша с полным сочувствием слушал. Просто так спросил, сколько тот в Израиле. Оказалось, одиннадцать лет. Вот как? Ну что ж, медицина — дело крайне ответственное, серьезное, поспешность в выборе тут неуместна. Надо все как следует обдумать, взвесить, по крайней мере, еще столько же лет. А в Кении, наверно, не столь уж и здорово. Саше сразу стало как-то неинтересно с негром. Негр, отработав языком свое пиво, тоже поскучнел, еще немножко посидел для приличия и слинял.

Телевизор, установленный наверху, орал в никуда. Саша взглянул в него. Там несколько человек, зло оря, били кого-то, корчившегося на полу, смертным боем. Саша вгляделся и узнал в избиваемом Сталлоне. Потом, уронив голову, Саша долго смотрел на пол, усеянный мягкой ореховой шелухой. Потом еще с кем-то говорил, на этот раз с нашим, из Караганды. (Кстати, только в Израиле Саша понял, насколько огромной, гигантской страной был СССР.) Новый его собеседник малосодержательно рассказывал о былой жизни в Караганде. Саша, решивший, что сил в нем скопилось достаточно, вынужден был мягко его прервать и откланяться.

Он бродил по району, как полуночный таракан по кухне, и, шевеля усами, искал махоны. То их было видно сразу много, то они разом куда-то пропадали. Долго ссал на каком-то пригорке в углу между глухими стенами; держась рукой за стену, он с пьяной тщательностью контролировал, чтобы не попало на башмаки, а то заявиться в обоссаном «Адидасе» было бы, пожалуй, чересчур экстравагантно. Нашел-таки махон, ткнулся туда, там его избранница спросила его тоном строгой и добродетельной супруги: «Ты пил?», он отвечал в том смысле, что да, был грех, душа моя, но прощен он не был, и во взаимности было отказано. Потом он вновь оказался на автобусной улице перед старой таханой и направился проведать арабчонка. «Что-то с тобой не в порядке», — просто и по-хорошему сказал арабчонок, извлекая и открывая ему пиво. «А что со мной не в порядке?» — почти вскинулся в ответ Саша, на что арабчонок ответил: «Не знаю. Что-то не в порядке», улыбаясь еще проще и открытей. «Уже по мне все видно», — тоскливо подумал Саша. Тоска вдруг поднялась в нем, расплылась, как клякса на промокашке. И все из-за этого проклятого арабчонка с его устами младенца. Но Саша решил не поддаваться этому чувству и, чем грустить понапрасну, сделал три добрых глотка, и эффект не заставил себя ждать. Тут же в лавчонке работал еще один, вполне взрослый парень, накачанный, что твой Шварценеггер. «Шварценеггер», — сказал ему чрезвычайно расположенный к людям, переполняемый чувствами Саша. Шварценеггер сурово улыбнулся углом рта, но видно было, что он польщен. Потом Саша обнаружил, что слишком много и противно икает, и, совершенно справедливо рассудив, что не мешало бы поесть, направился к старым добрым вращающимся курам. Там он усидел, ужрал аж целую курицу, уперченную, упряненную. Потом еще махон, там в полутьме передвигались какие-то фигуры, он сидел, ждал, с ним ждали еще пара пацанов с очень славянской внешностью, по говору, да и по виду они были откуда-то из Белоруссии. Малые дети Хатыни. Они возбужденно перешептывались, перехихикивались; ушли, потом опять пришли, долго маячили. Саша выбрал одну блондиночку с лицом глуповатой, но много о себе понимающей учительницы начальных классов. На сей раз пьянство не явилось помехой. Но, надо сказать, долго он проволохался с ней, долго. Переоценил-таки свои силы. Разумеется, стоял из рук вон плохо (о том, чтобы кончить, и говорить не приходилось), гнулся, как пластмассовая линейка; сто раз падал, и сто раз училка восстанавливала его ртом и руками, она оказалась на редкость добросовестным и ответственным работником. Образ противной училки как-то гнусно распалял, но все было никак, он переворачивал и перекладывал ее и так и этак, как подушку во время бессонницы, но безрезультатно; все это почти в полной темноте, среди покачивающихся синеватых отсветов, что усугубляло сходство с поездом, несущимся черт-те куда, в какие-то тартарары; только ее лицо время от времени появлялось, выплывало какой-то цветной заплатой в черно-белом фильме, все такое же, все с той же прохладной провинциальной усмешечкой, что-то такое себе знающей, чего вам, дуракам, недоступно; времени ему не хватило, но у него были деньги и на этот случай, он сказал, что доплатит за еще столько же, она исчезла, а он лежал в темноте, один. «Без проблем!» — услышал он ухарски-приказчичий голос в современном криминализованном исполнении; наконец после тяжких трудов, мытьем, катаньем, не знаю чем там еще, из него слабо, бессильно излилось, младенчик срыгнул на слюнявчик. Он рассыпался в галантных благодарностях, пока она под локоть выводила его. Краснорожий, с липнущими ко лбу волосами, мало чего соображающий, он стоял у дверей бардака, очухиваясь. Он, наверное, сдал лыжную норму.