Шлимазл - [46]

Лёг на спину, закрыл глаза и стал повторять просьбу в уме, как заклинание.

Он страшно устал, но ему показалось, что перестала саднить раненая рука. Да, конечно, он перестал ощущать жжение, в этом не было сомнения. Он снова и снова стал повторять просьбу тому, кто должен уметь слушать мысли, и уснул. Ненадолго совсем забылся, но, когда открыл глаза, светлый круг уже исчез. Он лежал в темноте. Спускаться с горы было ничуть не легче, чем подниматься — деревенели ноги, но он находился в таком необычном для себя состоянии, что, казалось, утратил физические ощущения. Создавалось впечатление, что как-то просветлело в голове, исчезла мучившая его в последнее время боль над переносицей, он не мог конкретно объяснить, что изменилось там, где обитаются мысли, но как-то легче стало мозгам, может быть, потому, что он сделал всё, что мог, и теперь от него уже ничего не зависело. Он даже не удивился тому обстоятельству, что увидел бревно через ручей на своём обычном месте. Раньше бы он со шлимазловской дотошностью стал бы искать свои следы у ручья, анализировать, пытаться определить, где он совершил ошибку и просмотрел мостки, а теперь он просто перешел на другой берег, вскарабкался к себе на склон, открыл тихонечко дверь и остановился пораженный. Запах, страшный и ненавистный ему запах, исчез.

«Это, наверное, потому, что балкон открыт и квартира хорошо проветрилась», — боялся сглазить Борис, на цыпочках пробираясь в ванную…

На другой день опухли проколотые шипами пальцы, он отказал больным, но домой не шёл. Сидел в каком-то оцепенении, полагая, что чем позже он придет домой, тем меньше он будет мучиться от непереносимой жалости к жене. Главное — это дотерпеть до ночи, а там сон, спасительный сон, хотя бы на несколько часов освобождающий его от мыслей. Смеркалось. Он закрыл дверь кабинета, выключил свет в коридоре и уже взялся за ручку входной двери, когда зазвонил телефон. Необычно громко и требовательно зазвенел, хоть и стоял аппарат за закрытой дверью. Борис вздрогнул от ощущения, что звонок этот очень важен для него, поторопился вставить ключ в прорезь замка, но ключ выпал из опухших пальцев. Попытался найти его в темноте, телефон продолжал звонить так настойчиво, что он рванул в нетерпении легкую двухстворчатую дверь, и она открылась.

— Старик, — сказала трубка голосом Гиви, — ты стоишь или сидишь? Если стоишь, то рекомендую сесть, чтобы ты не упал. Я сейчас звонил в лабораторию в Иерусалим, и мне сказали, что все лимфоузлы чистые.

— Но они же все увеличены в размере. Яшка Фингер сам видел, — опустился на стул Борис. — Это не может быть ошибкой?

— Не морочь мне бейцы! Вы посылали восемнадцать лимфоузлов?

— Восемнадцать.

— Ну, так ошибки быть не может потому, что от каждого больного высылают разное количество материала. Я им два раза перезванивал, сказали, что восемнадцать, так что давай за бутылкой и к жене, а я к вам в шаббат подъеду.

Известие было настолько невероятным, что жена даже сильно и не обрадовалась — не поверила. Решили утром идти к лечащему врачу, он должен был уже получить официальный ответ. Молча шли по тем же улицам, по которым шли на операцию. Уже стали спускаться к больнице, когда услышали на противоположной стороне улицы визг тормозов. Яшка Фингер выскочил из своего белого «опель-кадета» и бежал к ним, рискуя быть сбитым встречными машинами.

— Стойте! Негодяи! Вы уже слышали? — кричал он, подбегая, — все чистехонько!

— А это не может быть ошибкой? — в один голос спросили Борис с женой. — Ты же сам видел.

— В том-то и дело, что видел. Я же умом ещё не двинулся. Поэтому я им и названивал. Меня там чуть не обматерили. Сказали, что их сначала какой-то полковник Чхеидзе достал, а теперь вот я. Так что никакой ошибки, ребятки.

Яшка обнял обоих, пытаясь столкнуть их головами, поцеловал жену, потом застеснялся интенсивности выражения чувств, и в качестве смягчения, как ему показалось, излишней эмоциональности, он грязно выругался и укатил, дав Борису ощутимого тумака.

Странные и несовершенные существа — эти люди-человеки. Почему-то быть циничным, крутым, грубоватым не стыдно, а прослезиться от радости за ближнего — вроде как и неудобно…

Лечащий врач-онколог анализы уже получил. Он встал из-за стола, пошёл навстречу, поцеловал жену, похлопал по плечу Бориса, сказал, что это фантастика, что это мистика, что за тридцать лет работы встречает подобный феномен впервые, что он так и не понял, почему резко увеличенные лимфоузлы оказались свободными от метастазов.

— Я даже слово это произносить боюсь, нужно по дереву постучать, — действительно стукнул по столу костяшками пальцев доктор по столу, — я же гистологический срез сам лично в микроскоп рассматривал. Не может быть, чтобы я, доктор Рубинштейн и две лаборантки, чтобы мы все вместе ошиблись. Да и на макроуровне вид опухоли сомнений не вызывал. Типичнейшая аденокарцинома, хоть студентам её в качестве наглядного пособия демонстрируй и, вдруг в ответе из авторитетнейшей лаборатории диагноз: «Болезнь Педжета» в самой начальной стадии. В рубашке родилась, видит Бог, в рубашке, но Израиль придется покинуть, сменить климат на более умеренный, такой, где нет столь убийственной для северянки солнечной радиации.