Шли бои - [37]
— Вы, господа, лучше меня знаете, на что они способны.
— Мы обязательно выгоним их из Польши. Не сложим оружия, пока не победим, — проговорил я.
Время шло. Бойцы начали поглядывать на часы. Вильк первым встал из-за стола.
— У меня много вина в погребе, — сказал викарий. — Вы обязательно должны взять с собой.
Викарий позвал экономку, велел ей взять ключи и проводить Вилька в погреб.
— Только, смотрите, не берите белое церковное вино с верхней полки.
— Проследите за этим лично, — приказал я Вильку.
— Есть, командир.
— С некоторыми сортами вина приходится быть осторожным. Некоторым бутылкам почти по десятку лет, — предостерегал ксендз.
Запасы вина были так велики, что если бы даже увезти целый воз, не поубавилось бы. Ребята вынесли наверх десятка два бутылок. Вильк внимательно следил, чтобы никто не покусился на белое вино. И все же кто-то из гвардейцев прихватил бутылочку.
Мы простились с викарием.
— Заглядывайте ко мне, панове, — приглашал он.
Мы вышли во двор. Гвардейцы построились. Вильк дал сигнал к выступлению. Мы рассчитывали отойти от Добчице километров на пятнадцать-двадцать. Отряд двинулся в направлении лесов и гор Подгале.
Посещение священника осталось в моей памяти как один из самых интересных эпизодов партизанской жизни. Его убеждения и взгляды на немирские, если так выразиться, проблемы не мешали ему поддерживать нас, проявлять сочувствие.
Через какое-то время мы подошли к Макуву-Подгаляньскому. Оттуда направились к Хабувке. Железнодорожная линия, проходившая через леса и горы, была подходящим объектом для диверсии. Мы подорвали здесь один эшелон, а вместе с ним и небольшой мост, после чего двинулись к Мысленице, чтобы быть ближе к многочисленным организациям Польской рабочей партии. Вскоре добрались до одного из наших лагерей в Тшемесне.
В Тшемесне я получил приказ от командующего округом Ковальского явиться в Краков на совещание командиров отрядов Гвардии Людовой и секретарей комитетов ППР.
Созвал совещание новый секретарь окружного комитета товарищ Анастазий Ковальчик (Настек). Об организации в целом, об общей борьбе и политическом положении говорил командующий округом Ковальский (Зигмунт). Я слушал его, и перед моими глазами проходили картины вооруженных схваток. А когда он заговорил о делах гвардейцев из 10-го района Кракова, я все пережил заново. Операции гвардейцев, помощь другим округам — Жешувскому и Силезско-Домбровскому, выразившаяся в передаче динамита и литературы, получили высокую оценку товарищей. Командующий округом рассказал об организационной структуре ППР и Гвардии Людовой во всех районах. Зигмунт обратил внимание собравшихся на эффективность применения при поджогах и минировании запалов «краковской» конструкции. Подсчитал число серьезных ударов по врагу и его эшелонам, идущим на восточный фронт. На совещании было принято решение о включении в 10-й район Кракова подрайона Подгале и создании, таким образом, объединенного 10-го района Краков — Подгале. Нашему отряду Гвардии в Подгале присваивалось имя Людвика Варыньского[8]. Сердце мое наполнилось радостью.
Я остался в Кракове еще на несколько дней. Встретился с Настеком и Ковальским. Я договорился с секретарем окружного комитета ППР и командующим округом Гвардии Людовой о сохранении и в дальнейшем тесной связи с товарищами, действовавшими в этом районе. Мы обсудили новые задания.
Во время очередной встречи Зигмунт предложил:
— Было бы неплохо устроить врагу новую «баню». Подумай над этим.
Я встретился с друзьями. Мы разработали план поджога главного склада кинопленки на улице Дителя. На этом складе работали Шимоняк, Шафарский и Наврот. Однако потом мы пришли к выводу, что осуществление диверсии создало бы угрозу для польских семей, живущих поблизости от склада. Взрыв нескольких вагонов пленки мог вызвать ужасные последствия.
Поэтому мы изменили первоначальный план. Пленка, которую предполагалось вывезти в Германию, попадала под настил пола склада. Вместо пленки Шимоняк, Наврот и Шафарский паковали в ящики, различный хлам, кирпичи, камни. Это удавалось делать до освобождения. Стоимость фильмов, собранных ими, достигала восьми миллионов злотых. Некоторые из них являются обвинительными документами. Позже их передали органам по расследованию гитлеровских преступлений. Благодаря целому ряду фильмов после освобождения краковские кинотеатры смогли начать работать. Неоднократно они приносили с собой оружие и боеприпасы, которые «пропадали» у гитлеровцев. Таким образом, и те несколько дней, что я провел в Кракове, были заполнены работой.
Однако пора было возвращаться в отряд.
Последнее выступление француза
Ночь уже вступила в свои права, когда я вошел в Чернихувские леса. Подошел к условленному месту, сел на пень и стал ждать подхода отряда.
Только глубокой ночью я услышал треск веток, а потом послышались три коротких свистка. Я ответил условным свистом — и вскоре из темноты появились Володя и Янек Касперкевич. За ними шли остальные гвардейцы.
— Плохи наши дела, командир, — сказал Володя по-русски. — Француз погиб.
Мне показалось, что я ослышался.
— Янек, расскажи, что произошло? Где Чарны?
В этой книге не говорится о заговорах и не раздуваются мифы до невероятных масштабов, но есть опровержения многих историй, которые отдельные биографы Фредди выдают за истинные. В ней нет домыслов – каждый факт перепроверялся не по одному разу. Автор встречался со всеми героями этой истории: с музыкантами и менеджерами Queen, с друзьями и родственниками Фредди – десятки часов интервью, дни и часы, проведенные в архивах и библиотеках, поиск новых источников и новых свидетелей. Прочитав эту книгу, вы узнаете, почему личная жизнь и смерть Фредди Меркьюри продолжают оставаться тайной и по сей день.
Академик Игорь Васильевич Курчатов (1903–1960) принадлежит к числу тех ученых, чьи труды и практические усилия определили будущее человечества. Благодаря ему Советский Союз сумел в сжатые сроки создать атомную, а затем и водородную бомбу, разрушив ядерную монополию США, начал создавать атомный подводный флот. Курчатов не только заложил основы мирного применения атомной энергии, но и открыл путь исследованиям по управляемым термоядерным реакциям. Несмотря на всемирное признание заслуг Курчатова и большое количество посвященных ему публикаций, многие стороны его жизни остаются неизученными и малоизвестными.
Александр Житинский провел на земле 71 год и 5 дней, оставаясь неизменно молодым, веселым и добрым.Он был писатель. Из самых-самых талантливых в Петербурге. В России. В наше время.А еще он был лирический поэт. Настоящий. Умелый и удачливый сценарист. Неутомимый издатель. Работал, как жил, – быстро. Спеша в будущее. С которым у Александра Николаевича был какой-то необъяснимый постоянный контакт, похожий на дар предвидения.Самуил ЛурьеОн был трудоголик и жизнелюб. Он в совершенстве познал сокрушительную силу смешного и лучше многих и многих понимал бесконечно печальное «над вымыслом слезами обольюсь».
«Не помню, в котором году, но, вероятно, это было в 1894, в первых числах июля меня очень просили приехать в Ильинское, под Москвой, к больному адъютанту Вел‹икого› Князя Сергея Александровича, З. Ф. Джунковскому, с которым мы до того одновременно служили в Преображенском полку. Болезнь была несерьезная, Джунковский лежал, и врачи не умели ему помочь – так думал он и его окружающие, но в сущности это было не так, излишне беспокоились его друзья…».
В книгу, посвященную жизни и творчеству Владимира Высоцкого, вошли воспоминания о нем друзей и родственников, товарищей по театру Л. Филатова, В. Смехова, А Демидовой и других. Кроме того, сюда включен текст интервью с В. Высоцким для телевидения в Пятигорске. Значительное место в сборнике отведено выступлениям В. Высоцкого на концертах.
Книга Татьяны Киселёвой погружает нас в атмосферу зарождения нового искусства движения — эвритмии. Рудольф Штейнер в тесном сотрудничестве с Марией Штейнер фон Сиверс создал основы для того, чтобы сделать видимыми речь и музыку в движениях человека. Татьяна Киселёва активно участвовала в развитии этого в Гетеануме /Дорнах, Швейцария/ и в сценических представлениях по всей Европе.Читатель может познакомиться с историей развития эвритмии, как и прикоснуться к ценнейшим указаниям Рудольфа Штейнера по отношению к русской эвритмии.