Шли бои - [34]
После совещания я вернулся в отряд.
В окружении
Немцы преследовали нас по пятам. Мы понимали, что все еще не можем принять бой со значительно превосходящими силами вермахта и жандармерии. У нас не было ни одного пулемета. Все вооружение отряда состояло из нескольких винтовок, десятка полтора двустволок, одного штуцера, пистолетов и нескольких гранат.
Чертовски мало! Каждая неожиданная встреча с гитлеровцами грозила нам большими неприятностями, так как огневая сила отряда была недостаточной.
В июле 1943 года отряд попал в ловушку. Ничего не подозревая, мы вошли в небольшой лес неподалеку от деревни Санка. Солнце клонилось к горизонту. Даже в тени нельзя было найти защиты от жары. Бойцы устали за день и двигались медленно. Не успели мы сориентироваться, как гитлеровцы окружили отряд. Наблюдая гитлеровцев в бинокль, я установил, что нас окружила по меньшей мере рота немцев. Между нами было поле.
Разделившись на три группы, гитлеровцы двинулись к лесу.
Мы решили не пускать гитлеровцев в лес. Другого выхода у нас не было. Я направил навстречу каждой группе по нескольку добровольцев. Удастся ли им задержать хотя бы на какое-то время продвижение немцев?
Мы понимали, что нужно любой ценой продержаться до ночи. Первые выстрелы прогремели около шести часов. Схватка началась.
Касперкевич, Грегорчик, Коник, Пометло и Володя вышли вперед. К ним присоединился Дулёвский (Крук). Остальные партизаны приготовились по моему приказу прийти им на помощь, если в этом возникнет необходимость. Чарны расставил связных около каждой двойки бойцов, которые выдвинулись к самой опушке с другой стороны леса.
— Надо подпустить их поближе, чтобы одной пулей класть двоих, — шепнул Дулёвский соседу. — Знаешь, как это делается?
В это время кто-то крикнул:
— Смотри, идут, сволочи!
Дулёвский выстрелил первым. Не промахнулся.
Прогремели новые выстрелы. Боец, взобравшийся на дерево, доложил:
— Не видно ни одного немца.
Я понял, что противник укрылся на поле, и приказал беречь патроны. Тем временем ко мне подошел Парасолька.
— Поползу к Конику, помогу им, — попросил он.
Я согласился. У Парасольки была лучшая винтовка в отряде. Некоторое время спустя подбежал Абрам.
— Командир, пустите на передовую. Вы же знаете, что они убили мою мать и сестру!
Я не возражал. Через полчаса гитлеровцы снова бросились в атаку. Я решил усилить передовые посты. Короткими перебежками от дерева к дереву ребята добрались до цепи залегших у опушки гвардейцев. Гитлеровцы пригнувшись бежали в нашу сторону. Стреляли редко. На фоне серо-зеленых мундиров вермахта темнели темно-синие мундиры польских полицейских.
Гвардейцы встретили врага мощным огнем. И в результате вторая атака гитлеровцев захлебнулась. Стало тихо. Солнце почти касалось горизонта. Я с нетерпением ждал наступления темноты. Чарны стал считать патроны.
— Осталось около ста штук, — сказал Чарны.
Солнце наконец скрылось за горизонтом. Наступила спасительная ночь. В трех километрах от леса, в Санке, находилась усадьба помещика. В ней-то и засели немцы. Они могли прибыть только из Кшешовице, что километрах в десяти от леса. Большую опасность для нас представляло шоссе, идущее из Кракова через Беляны, Лишки и Рыбную. В любой момент по нему могли подоспеть подкрепления гитлеровцев. Враг наступал со стороны Санки и Чулува, чтобы оттеснить отряд к Кшешовице и там ликвидировать.
Выследить и окружить отряд немцам, очевидно, помогли управляющий усадьбой в Санке и приходский священник из Заляса. Когда отряд возвращался из-под Тшебини, вместе с одним из гвардейцев я зашел в дом священника. Мы представились как поляки и солдаты народной Польши. Попросили накормить бойцов. Священник, глядя на нас исподлобья, позвал служанку и велел дать нам полбуханки хлеба.
— Больше у нас ничего нет, — сказал он.
В его голосе слышалось явное недоброжелательство.
— Как же разделить полбуханки хлеба на двадцать с лишним человек? — спросил кто-то из гвардейцев.
— Повсюду нищета, — ответил священник.
— В Добчице священник принял нас иначе.
— Но ведь Войска Польского теперь нет, — злобно возразил ксендз.
Тут мы все поняли.
— Возьмите свой хлеб обратно, а то еще умрете с голоду, — с иронией в голосе проговорил гвардеец.
К ребятам мы вернулись с пустыми руками.
— У него в хлеве четыре или пять свиней, — сказал кто-то из бойцов.
— Мы не можем дальше идти голодными. Одного борова нужно прирезать, — заявил другой боец и посмотрел на меня.
Ребята действовали молниеносно. Выстрелом из пистолета свалили борова. Отрезали голову. Прибили ее к стене хлева, а рядом повесили расписку с печатью.
Франек Капуста часть туши взвалил на плечо, остальное забрал Валек — наш «завхоз», и отряд двинулся в путь. Неожиданно в костеле зазвонил колокол. Это священник созывал жителей. Люди бежали со всех сторон.
— Бандиты забили моего борова! — кричал священник. — Держите их!
Люди не двигались с места. Кто-то из крестьян зашел в хлев. Посветив спичкой, увидел прибитую к стене свиную голову и расписку с печатью. Все стали говорить об этом.
— И стоило такой шум поднимать?!
— Ведь это были наши!
Через несколько минут все разошлись по домам. А священник долго еще кричал и размахивал руками.
В этой книге не говорится о заговорах и не раздуваются мифы до невероятных масштабов, но есть опровержения многих историй, которые отдельные биографы Фредди выдают за истинные. В ней нет домыслов – каждый факт перепроверялся не по одному разу. Автор встречался со всеми героями этой истории: с музыкантами и менеджерами Queen, с друзьями и родственниками Фредди – десятки часов интервью, дни и часы, проведенные в архивах и библиотеках, поиск новых источников и новых свидетелей. Прочитав эту книгу, вы узнаете, почему личная жизнь и смерть Фредди Меркьюри продолжают оставаться тайной и по сей день.
Академик Игорь Васильевич Курчатов (1903–1960) принадлежит к числу тех ученых, чьи труды и практические усилия определили будущее человечества. Благодаря ему Советский Союз сумел в сжатые сроки создать атомную, а затем и водородную бомбу, разрушив ядерную монополию США, начал создавать атомный подводный флот. Курчатов не только заложил основы мирного применения атомной энергии, но и открыл путь исследованиям по управляемым термоядерным реакциям. Несмотря на всемирное признание заслуг Курчатова и большое количество посвященных ему публикаций, многие стороны его жизни остаются неизученными и малоизвестными.
Александр Житинский провел на земле 71 год и 5 дней, оставаясь неизменно молодым, веселым и добрым.Он был писатель. Из самых-самых талантливых в Петербурге. В России. В наше время.А еще он был лирический поэт. Настоящий. Умелый и удачливый сценарист. Неутомимый издатель. Работал, как жил, – быстро. Спеша в будущее. С которым у Александра Николаевича был какой-то необъяснимый постоянный контакт, похожий на дар предвидения.Самуил ЛурьеОн был трудоголик и жизнелюб. Он в совершенстве познал сокрушительную силу смешного и лучше многих и многих понимал бесконечно печальное «над вымыслом слезами обольюсь».
«Не помню, в котором году, но, вероятно, это было в 1894, в первых числах июля меня очень просили приехать в Ильинское, под Москвой, к больному адъютанту Вел‹икого› Князя Сергея Александровича, З. Ф. Джунковскому, с которым мы до того одновременно служили в Преображенском полку. Болезнь была несерьезная, Джунковский лежал, и врачи не умели ему помочь – так думал он и его окружающие, но в сущности это было не так, излишне беспокоились его друзья…».
В книгу, посвященную жизни и творчеству Владимира Высоцкого, вошли воспоминания о нем друзей и родственников, товарищей по театру Л. Филатова, В. Смехова, А Демидовой и других. Кроме того, сюда включен текст интервью с В. Высоцким для телевидения в Пятигорске. Значительное место в сборнике отведено выступлениям В. Высоцкого на концертах.
Книга Татьяны Киселёвой погружает нас в атмосферу зарождения нового искусства движения — эвритмии. Рудольф Штейнер в тесном сотрудничестве с Марией Штейнер фон Сиверс создал основы для того, чтобы сделать видимыми речь и музыку в движениях человека. Татьяна Киселёва активно участвовала в развитии этого в Гетеануме /Дорнах, Швейцария/ и в сценических представлениях по всей Европе.Читатель может познакомиться с историей развития эвритмии, как и прикоснуться к ценнейшим указаниям Рудольфа Штейнера по отношению к русской эвритмии.